Читать книгу "Силиконовое сердце - Татьяна Луганцева"

Сама Татьяна была очень обходительной, милой, бойкой крашеной платиновой блондинкой, небольшого роста, достаточно стройной, с яркими, озорными глазами и пухлыми, всегда ярко накрашенными губами. В микробиологии она понимала столько же, сколько и каждый из нас, не имеющих ничего общего с этой наукой. Однако она весьма уверенно чувствовала себя в качестве преподавателя, потому что самым главным и уважаемым человеком на кафедре был ее муж – Лев Леонидович Коршунов.

– Ты думаешь, Ева, я не знаю, как за моей спиной шушукаются и «доброжелатели» напоминают, что я одним местом заняла эту должность? Все я знаю! Только восприятие негативных фактов зависит, в целом, от отношения к жизни. Мне абсолютно все равно, что обо мне говорят эти старые мегеры. Я сама в жизни устроилась хорошо и ни о чем не жалею! А вот за тебя, подруга, мне обидно! Ты все так и прислушиваешься ко всему, так всем и стараешься угодить, так и чувствуешь себя неудобно, чуть что! Проще надо быть! Проще! – учила Еву Татьяна, прибегая к ней в ассистентскую в перерывах между занятиями и вытаскивая Еву на свои бесконечные перекуры.

Вся беда Евы состояла в том, что проще она быть не могла. Как не могла кардинальным образом в тридцать лет изменить свое мировоззрение, уже давно и навсегда сформированное.

Глава 2

Ева припарковала «Жигули» на стоянке для сотрудников института. Многие студенты приезжали на куда более роскошных машинах, чем сами преподаватели, многие из которых вообще не имели личного транспорта. Ева поднялась на второй этаж в ассистентскую кафедры биологии и первым делом открыла откидывающуюся фрамугу, подвешенную на веревках, про которую никогда заранее нельзя было сказать, встанет ли она на место, когда понадобится ее закрыть. В противном случае приходилось залезать на стол и захлопывать ее вручную. Ева в комнате находилась одна, так как почти все сотрудники были уже в отпуске. Преподавателей, в целом, не хватало, а их средний возраст колебался в пределах пятидесяти лет. Этим обстоятельством институт, с одной стороны, кичился. Мол, у нас высокий уровень образования, так как все преподаватели – люди опытные. Но с другой стороны, это наводило на грустные мысли, что молодежь не торопилась пополнять ряды своих опытных коллег.

Воздух в ассистентской был очень затхлый. Пахло, как всегда в помещениях такого рода, бумагами, реактивами, старым картоном многочисленных учебных пособий, цветами в горшках и старой обувью, так как сотрудники переодевались в медицинские халаты и сменную обувь здесь же.

Надо отметить, что студенты любили и уважали Еву, считая ее строгой, но справедливой преподавательницей. Биология велась в медицинском институте на первом курсе, поэтому в группу Евы Дмитриевны попадали ребята часто после школы в возрасте семнадцати-восемнадцати лет. Ева старалась чисто по-человечески вникнуть в их проблемы, помочь им адаптироваться к загруженному учебному процессу, выбить общежитие, обеспечить пересдачу экзаменов. Она первая шла на контакт с растерявшимся студентом или студенткой, приехавшими из других городов и впервые оставшимися без семьи в большом городе, то есть выступала в качестве психолога.

– Что ты возишься с ними, как со своими детьми? – ругала ее Татьяна Коршунова. – Они уже взрослые, пусть сами и решают свои проблемы!

Но Ева по-другому общаться с людьми не умела, поэтому студенты и тянулись к ней со своими проблемами, словно цыплята к курице.

Ева посмотрела в окно, где моросил мелкий дождик, а серое небо сливалось на горизонте с таким же серым асфальтом. Ей все лето суждено было сидеть в городе. Причем Ева предпочитала проводить время в институте, смотря на крыши домов, имея большой стол и хорошее освещение, чем дома в своем районе. Летом, особенно в жару и духоту, Ева просто с ума сходила от запаха гнилых овощей с рынка. А уж когда ветер дул со стороны свалки, ей вообще становилось дурно. Многие сотрудники, зная, что Ева все лето просидит на кафедре, подсовывали ей работу, которую должны выполнять сами. Так и занимала себя Ева Дмитриевна, подготавливая за других квартальные и годовые отчеты, помогая приемной комиссии в оформлении документов, составляя за всю кафедру биологии график занятий, расписание лекций и дежурств, обновляя методические пособия и набрасывая план новых лабораторных работ и исследований.

Ева потуже затянула на затылке хвост из густых пепельных волос и, погрузившись в изучение бумаг у себя на рабочем столе, задумалась:

«Наверное, в чем-то моя мама права… Я все время что-то делаю для других, попросту говоря, на мне все время ездят. Сама же ничего не могу изменить в отношении окружающих ко мне и в моем отношении к жизни в целом. С другой стороны, разве мне трудно составить расписание, если я все равно еду на работу? Надо же себя чем-то занять, мне-то все равно деться и поехать некуда… Только нельзя о моих плачевных выводах сообщать моей маме, а то получится новый скандал под лозунгом: «Я же давно тебе говорила!»

Ева вспомнила недавний эпизод и последующий за ним неприятный диалог с матерью. Вышеупомянутый однокурсник Егор, который напрочь забыл о медицине сразу же после получения диплома и вскоре ушел в торговый бизнес, на днях снова наведывался к ним домой. Причем обставлял он это всегда очень ловко. Егор знал, что Мария Валентиновна к нему неравнодушна, как, впрочем, к любому представителю мужского пола, к которому можно выгодно пристроить свою великовозрастную дочь. Поэтому Егор приходил исключительно в отсутствие Евы и наводил справки о ее личной жизни у матери. Появлялся он всегда с подарками и шиком мужчины, сорящего деньгами. Сразу же выгружал на стол перед разомлевшей Марией Валентиновной тонну фруктов, дорогих шоколадных конфет, сырокопченую колбасу, банки черной и красной икры, шампанское, коньяк, элитный сыр и неизменную охапку красных роз. Мария Валентиновна сразу же сдавала подноготную дочери вместе со всеми потрохами.

– О какой такой ее личной жизни ты, Егорчик, говоришь?! Дом – работа, работа – дом, вот и вся ее жизнь! Ни о каких романах и возлюбленных нет и речи! Ты же знаешь Еву! Мужчины просто не вписываются в ее распорядок дня и график работы!

– С института помню ее толстую русую косу, которая только и маячила, что в библиотеке или в анатомичке, – согласился Егор. – К Еве и подойти-то с приглашением на свидание было страшно, не то чтобы… Все ребята гуляли, веселились, сходились, расходились, ссорились и создавали семьи, а наша Ева все училась!

– А ведь девочка-то выросла у меня хорошая, – прослезилась Мария Валентиновна, уже опрокинувшая рюмку настоящего армянского коньяка, принесенного Егором, – знаешь, как у меня сердце обливается кровью, наблюдая, как моя дочь гробит свою молодую жизнь?! Я ведь и назвала ее самым женским именем – Ева, как первую женщину на земле, – неоднократно в своих жалобах повторялась мать, – а она что? Разве же это женская доля и женская судьба? Разве же это жизнь настоящей женщины? Книжный червь – одно слово! – ругалась Мария Валентиновна.

– Но червячок, надо заметить, очень аппетитный, – промурлыкал Егор, подливая старой женщине коньяк, – вы же знаете, сколько я положил сил, ухаживая за ней?