Читать книгу "Без права голоса - Евгения Романчук"

Мои ненадежные школьные товарищи, армейские «деды», бывшая жена и некоторые другие второстепенные персонажи, встречавшиеся на моем жизненном пути, уже давно заставили меня осознать, что я довольно паршиво разбираюсь в людях. Но я никогда не понимал, насколько все печально, до того памятного столовского обеда. Вот именно в тот день я по-настоящему впервые разочаровался в самом себе. Тогда я еще не знал, что это было лишь начало процесса познания собственных промахов.

Абсолютным открытием для меня стал наш ассистент повара, грузин Рустам, позитивнейший человек, душа любой компании, который с юмором никогда не расставался. Даже когда спал, как свидетельствовал его сосед по каюте, он и тогда умудрялся произносить остроумные шуточки. Одним словом, я не то что не видел, я просто не представлял Рустама огорченным, расстроенным или чем-то опечаленным. Для меня это был парень вечного веселья и оптимизма. Казалось, ничто не могло его сломать. Но я ошибся.

Как-то после нелегкой длительной смены, уставший, я прогуливался по палубе и вдруг заметил, как тот самый грузин со слезами на глазах уверенно и быстро перелезает через борт корабля. Я остолбенел. Если человек решил укоротить себе жизнь, то это полностью его ответственность. Я всего лишь наблюдатель. Разве мне кто-то давал право вмешиваться в судьбы посторонних людей? Но как только я это подумал, два моряка, проходящие мимо, без лишних разглагольствований вдруг накинулись на собирающегося прыгнуть в воду Рустама. Предполагая, что разговоры уже не помогут, они перетащили грузина обратно через борт и оттянули его подальше от края. Рустам начал кричать что-то невнятное и биться в истерике, размахивая руками. Пока один из его спасателей пытался утихомирить самоубийцу, второй побежал за врачом.

Оказалось, что в тот день Рустама оповестили, что его то ли невеста, то ли просто возлюбленная успела выйти замуж за другого, пока он плавал. Уточнить информацию мне так и не удалось, поскольку тем же днем парень сошел с корабля. Будучи весьма спокойным и уверенным в положительном исходе любой затруднительной ситуации, Рустам неожиданно для меня оказался в одном шаге от совершения непоправимого. Вот уж, правда говорят «В тихом омуте черти водятся», и наш грузинский ассистент повара стал живым тому доказательством.

Вообще, попав на судно, каждый в какой-то мере немного сходил с ума. Быть может, атмосфера перманентного праздника подталкивала людей совершать глупые, опрометчивые, а порой даже абсолютно бессмысленные поступки. К сожалению, я тоже не оказался исключением. Пройдя адаптацию и исследовав, так сказать, местный рынок, у меня завязался роман с одной из официанток. Веселая, добрая, общительная, а главное простая Крати была на девять лет меня моложе. Мне нравилось убивать с ней время, нам никогда не было скучно вместе, и не смотря на это, я понимал, что все несерьезно, по крайней мере таковым было мое отношение к ней. Через некоторое время, окончательно устав от пустоты и бесперспективности данной связи, у меня состоялся напряженный разговор с Крати о нашем разрыве и «возможностью остаться друзьями», как это обычно предлагается, но никогда не реализовывается. Крати раздосадовано плакала и проклинала меня, я же в свою очередь, как более опытный в любовных делах, понимал, что ей просто нужно время. Однако несколько дней спустя, прибирая одну из многих выделенных мне в смену кают, мое мнение кардинально поменялось. Как я понял по многочисленным исписанным черновикам, разбросанным по столу, кровати и полу, в той каюте проживал начинающий, а, быть может, уже известный в определенных кругах, писатель. Блестящие туфли на высоких каблуках, стоящие у входной двери, позволили мне судить, что это была женщина. Окончательно заскучав от монотонности своей грязной работы, я не удержался и заглянул в ее рукописи. У автора был мелкий почерк, и мне то и дело приходилось щуриться. Будучи абсолютно безразличным к чтению и редко видящий какой-либо текст, по какой-то непонятной мне причине я умудрился запомнить кое-что из прочитанного. При чем некоторые отрывки так сильно впились мне в память, что я смог пронести их через годы и не растерять. Из самого яркого было следующее:

«Депрессия — это когда ты начинаешь горько плакать над фильмом с Луи де Фюнесом в главной роли.

Депрессия — это когда даже эксгибиционист от твоего унылого взгляда не получает желаемого результата.

Депрессия — это когда ты боишься убить мошку, задумываясь над тем, есть ли у нее родственники, которые будут по ней скучать.

Депрессия — это когда с каждой последующей рюмкой ты понимаешь, что до нее было как-то лучше.

Депрессия — это когда заняться вроде нечем, а на фильмы и книги времени нет.

Депрессия — это когда в зеркало смотреть противно, а спорт тебя утомляет.

Депрессия — это когда ты уже еле влезаешь в свое любимое платье, а все равно то и дело хлопаешь дверцей холодильника.

Депрессия — это когда новости о чьих-то помолвках и беременностях воспринимаются как очередной проигрыш в номинации Оскар за лучшую женскую роль.

Депрессия — это когда ты не отвечаешь на телефонные звонки, а сама думаешь, что все как назло бросают тебя в такой неподходящий момент.

Депрессия — это когда тебе хочется пообщаться по душам с последним вонючим бродягой, валяющимся пьяным под прогнившим забором.

Депрессия — это когда даже сосед с параллельной улицы сочувствующе одаряет тебя взглядом, а ты твердишь направо и налево, что у тебя все лучше и быть не может…»

Все остальное было написано в таком же пессимистическом духе. Однако я почему-то не мог оторваться от чтения тех заметок. По мере того как я прочитывал один лист за другим, настроение мое кардинально менялось в сторону задумчивости, грусти, одиночества.

«Подступившись к моей пешке, скалится твоя ладья. Проигравши оппоненту, вдруг спрошу: «А как же я?» Ты там где-то в своем мире улыбаешься морозам, Я в сомненьях ужасаюсь не свершившимся прогнозам. Мы могли бы познать счастье, жить совместно душа в душу, И малейшие ненастья повыплёскивать наружу. Я сумела б стать навеки для тебя отличным другом, Той поддержкой, что отныне не сломить пустым испугом. Вдруг почудилось, как мило празднуем мы годовщины. Безразличны мне вовеки посторонние мужчины. Я б ждала тебя с работы, подогрев в кастрюле суп. Понимающе кивнула б фразе: «Как же мой начальник скуп!» Я увидела, как вместе провожали б мы закат И, обнявшись, фильм смотрели, взявший вечером в прокат. Я представила, как летом мы бы ездили на юг, Как бы я тебя просила мне купить новый утюг. И дарил ты б мне букеты после ссор, на день рождение. Я б завязывала галстук, заработав уважение. И стирала б я рубашки, мирно штопала б носки, И холодную повязку наложила б на виски. А за дверью вдруг раздался б шорох дикой темноты, Не открыв ее, я знала б — на пороге будешь ты. Чьи-то ножки по паркету пробежали босиком. Детский голос звонким смехом все резвился б кувырком. Могло быть у нас все это. Прошлого мерцает свет, Там смеялись мы, не зная то, что будущего нет. Есть лишь день, где у вокзала тебя ждет твоя семья. Прячась в тень, вдруг прорыдала горькое: «А как же я?…»

Данный стих стал единственным выученным мною наизусть за всю свою жизнь. Знакомство с ним значительно растормошило меня морально, а мой, еле дышащий позитивный настрой, окончательно сломился одной отдельно написанной и обведенной в рамочку фразой: