Читать книгу "Песнь златовласой сирены. Сила Земли - Франциска Вудворт"

Мне было больно от начала и до конца. Казалось, что я сошла с ума и как муха беспомощно бьюсь в паутине кошмара. Я беззвучно кричала, заливая подушку слезами. Все мое тело горело. Я чувствовала себя оскверненной, растоптанной, а знание того, что это все произошло с молчаливого согласия моего дяди, рвало душу на части. Если бы я хоть на миг могла предположить, что меня ожидает, то лучше бы побежала навстречу умертвиям. Те хотя бы сразу сожрали меня, а не мучили.

Единственное, чего мне хотелось, так это умереть, но мне не дали. Маг произнес заклинание, и с его рук потекло тепло. «Боевик и целитель», – меланхолично отметила я, лежа безвольной куклой. Руки, до этого скованные магией, он освободил, но я была не в силах пошевелить и пальцем. Меня погладили по голове, а потом он взялся расплетать уже порядком растрепанную косу.

– Какие у тебя красивые и мягкие волосы. Настоящее богатство. Они блестят, как солнечные лучи.

Мне же было все равно, я никак не прореагировала на его слова. Реши он снять в этот момент с меня скальп, я бы и на это не отреагировала. После того что со мной случилось, меня можно было резать на части, и я бы не пикнула. Хотя о чем это я, хоть руки он мне и освободил, но голос так и не вернул.

После пережитого ужаса его прикосновения показались изощренной насмешкой, и я отдернула голову в сторону. Это ему не понравилось, и, поймав мой подбородок в железный захват своих пальцев, он повернул мое лицо к себе и подарил властный поцелуй. И я с ужасом поняла, что мои мучения еще не закончились.

К счастью, ничто не длится вечно, и мои пытки подошли к концу.

Я закрыла глаза, стараясь внутренне отгородиться от его руки, что касалась меня, а он решил, что я засыпаю.

– Спи, радость моя, – поцеловал он меня в висок. – Я теперь тебя никому не отдам. – Если бы перед этим Корнелиус не насиловал меня несколько раз подряд, то можно было бы поклясться, что в его голосе звучит нежность.

Я лежала тихо, как мышка, боясь пошевелиться и разбудить мага. После его слов вся апатия слетела с меня. Мысль о том, что утром он может продолжить надо мной измываться, прогнала усталость. Я обдумывала все, что сегодня со мной произошло. Прежняя жизнь разбита. Единственный родной человек предал. И это было намного хуже того, что вытворял со мною этой ночью маг. Что же мне делать? Как дальше быть?

Моим телом дядя заплатил за свою жизнь и жизни остальных. Это станет всем известно, и если даже Салли и промолчит, то уж Бозания молчать не станет и с удовольствием расскажет всем о моем позоре. Как после этого смотреть людям в глаза? Даже если маг меня и не заберет с собой, что маловероятно, то посетители в покое не оставят. Слишком многие смотрели на меня раздевающими взглядами, и лишь моя невинность спасала от посягательств.

Как сказал однажды настойчивый кавалер Салли, зажав ее на улице: «Ты уже не девочка. Чего ломаешься? От тебя не убудет!» После этого она проплакала весь вечер, и даже дядя ее не дергал, а я подменила. Представив, что теперь так же могут поступить и со мной, я сжалась.

За что?! Из глаз потекли злые слезы. Что и кому я сделала плохого в этой жизни? Мой защищенный мирок лопнул как мыльный пузырь, оставив меня растоптанной и вывалянной в грязи. Меня предал родной человек. Все друзья, которые у меня были, теперь отвернутся от меня. Женщины почувствуют себя вправе плевать в мою сторону или в лучшем случае пренебрежительно отворачиваться, а мужчины поступать ничем не лучше, чем сегодня этот приезжий маг. В ярости я до боли сжала кулаки. В душе словно все натянулось, и через мгновение я почувствовала, как что-то разорвалось. С таким звоном рвется струна. И неожиданно мне стало легче, я ощутила прилив сил.

«Мне больше нельзя здесь оставаться!» – отчетливо поняла я. Или утром меня заберет с собой маг, заставив мечтать о смерти, или люди здесь сделают мою жизнь невыносимой. Вся любовь и привязанность к дяде истаяла как дым. После его поступка он стал для меня чужим человеком. Надо бежать, пока еще есть время!

Тихонько отодвинувшись от мага, я встала с постели. Он беспокойно заворочался, как будто в поисках меня, я же настороженно замерла. Через мгновение он успокоился и размеренно задышал, обняв подушку, на которой остался мой запах. Моя одежда лежала возле кровати цветными лоскутами. Все вещи оказались безнадежно испорчены. Я стояла обнаженная в свете луны, и лишь волосы шелковым плащом закрывали тело до бедер. Делать нечего, мне прямо так придется идти по коридору. В душе поднялось негодование – в довершение всех моих злоключений я оказалась вынуждена красться голой как продажная девка от своего кавалера.

«А тебя и продали», – прорезался ехидный внутренний голос, и в душу стала заползать тьма. Никогда этого не забуду и не прощу!

Подойдя к двери, я с ненавистью посмотрела на щеколду и вспомнила, как вечером по ней бессильно скользили мои пальцы, пытаясь отодвинуть. Удайся мне это тогда, то может, у меня бы был шанс сбежать? Решительно я взялась за нее сейчас и с легкостью отодвинула. Насмешка судьбы: щеколда сдвинулась бесшумно. Открыв дверь, я покинула комнату, где остались мои мечты, вера в людей и наивность. Казалось, что прежняя я умерла на той постели, корчась от боли в беззвучном крике.

Мне удалось пробраться в свою комнатку на первом этаже незамеченной. В тазике я ополоснулась холодной водой и надела на себя рубашку и платье. Натянула чулки и сапоги. Пусть сейчас ранняя осень, но скоро похолодает, и они мне нужнее. Я растерянно смотрела, раздумывая, что взять с собой. Не так уж и много вещей я имела. Сунула в карман несколько листов бумаги и карандаш. Мне его подарил старый Дарион, что учил грамоте. Однажды зимовал у нас старик. Дядя оставил его с условием, чтобы тот научил меня, чему сможет. Все в деревне считали это блажью, но дядя спокойно перенес насмешки по этому поводу.

«Не хочу больше думать о нем!» – одернула я себя.

На плечи накинула шерстяной плащ. На кровати лежал ребек[1]. Видно, Салли принесла его из зала. Я не притронулась к инструменту и пальцем. Это не то, что стоит брать с собой в дорогу, к тому же без голоса я больше не смогу выступать.

Сердце отозвалось болью при мысли об утерянном. Но я лучше буду молчать всю свою жизнь, чем вернусь в комнату наверху. Окинув напоследок взглядом место, где росла и взрослела, вышла, решив по пути заглянуть на кухню. Надо бы взять с собой поесть и наполнить флягу водой. Денег у меня не было, но это не пугало. Вообще, после сегодняшнего меня уже мало что могло испугать.

Незримой тенью проскользнула на кухню и уверенно прошла к месту, где хранился хлеб. В предусмотрительно захваченную котомку вместе с ним положила сыр и мясо. Свечу не зажигала. Да и зачем? Я и так ориентировалась здесь с закрытыми глазами.