Читать книгу "Декстер мертв - Джеффри Линдсей"

Да.

Есть сила, неведомая злу и безразличию, которые мучительно и медленно меня уничтожают; сила им равная, что набирает мощь, чтобы могучим и решительным ударом правды вернуть все на круги своя – вызволить Декстера.

Дебора. Моя сестра.

Она придет, спасет меня. Она должна.

Признаюсь, меня греет одна лишь эта мысль. Дебора – моя полузабытая надежда, слабый лучик солнца, озаряющий темную и мрачную ночь Декстерова заключения. Дебора придет. Она поможет мне – единственному своему оставшемуся родственнику, последнему из Морганов. И вместе мы докажем мою невиновность, освободим меня из этой душегубки.

Она ворвется, как апрельский ветер, – и распахнутся двери. Дебора придет, вызволит Декстера из заточения… Если не принимать всерьез ее последние ко мне слова. Слова холодные, кто-то даже решит, что прощальные. Но то было брошено в сердцах, и не стоит принимать их за чистую монету. Важно помнить о крепких и нерушимых семейных узах, которые связывают нас неизменно. Дебора придет.

Не нужно беспокоиться о том, что она до сих пор не пришла и даже не попыталась со мной связаться. Почти уверен, что это тактический ход: видимое безразличие усыпит бдительность наших врагов – и в нужный час она придет, я должен в это верить. Разумеется, придет, ведь она моя сестра. Из этого следует, что я ей брат, а для семьи пойдешь и не на такое. Окажись она на моем месте, я бы охотно так и поступил, а потому уверен: поступит и она. Ни капли сомнения, я знаю точно: Дебора придет.

В конце концов. Рано или поздно. Вот только где она?…

Шел день за днем, неделя за неделей (минула вторая), а Дебора так и не появилась. Не позвонила и не написала. Никакого тебе тайного послания маслом по хлебу сандвича. Ничего. А я все тут, в своей сверхохраняемой камере, в своем уединенном королевстве. Читаю, думаю и упражняюсь. И более всего я упражняю вполне оправданную горечь. Где же Дебора? Где Справедливость? Обе они так же обманчивы, как и честный человек Диогена[5]. Хотя, если задуматься, – кто-кто, а я меньше всего должен рассчитывать на истинную справедливость. Ведь если эта справедливость меня освободит, то совершит жестокую несправедливость, потому что позволит мне продолжать свое любимое дело. Как иронично – это и все мое нынешнее положение.

Но ироничнее всего в моем несчастье, пожалуй, то, что я – Декстер-чудовище, Декстер-изгой, Декстер-нечеловек – я, сорвавшись в пропасть, столь же ничтожен в своем последнем крике, сколь и обычный человек: «Ну почему это случилось именно со мной?»

Глава 2

Дни слились воедино. Унылая рутина тянется за унылой рутиной. Попросту говоря, не случается ничего, чего не случалось вчера или позавчера и что почти наверняка не повторится завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, и так до бесконечности… Ни посетителей, ни писем, ни звонков, ни какого-либо намека на то, что у Декстера есть другая жизнь, кроме этой – непрерывной, неизменной, невыносимой.

А все-таки я надеюсь. Не может ведь это длиться вечно, правда? Однажды что-нибудь да случится. Не останусь же я здесь, на девятом этаже «СИИТГН», точно заводная игрушка, повторяя один бессмысленный ритуал за другим. Кто-нибудь поймет, что произошло чудовищное недоразумение, и исправительная машина меня выплюнет. А может, Андерсона вдруг замучает совесть и он, прилюдно признавшись в полной своей вине, лично меня освободит?… Ну да, конечно, скорее я пророю зубной щеткой туннель в бетоне… Но ведь что-то да случится. По меньшей мере в один прекрасный день явится Дебора.

Разумеется, она придет. Я уверенно держусь за эту мысль, которая в моем сознании уже стала непреложной истиной, столь же незыблемой, как закон всемирного тяготения. Дебора придет. Ну а пока я утешусь мыслью, что «СИИТГН» хотя бы не тюрьма. Всего лишь изолятор – временное пристанище подающих надежду злодеев, пока их не повысят в ранге до врагов народа.

Меня не могут держать здесь вечно.

Я сказал об этом вскользь своему пастуху Лазло, когда тот пришел в очередной раз проводить меня во двор на перекур под дождем.

– Не могут, – говорю, – держать меня здесь вечно.

Лазло рассмеялся; не жестоко, стоит заметить, а с дежурной насмешливостью.

– Парня в соседней камере знаешь? – спросил он.

– Сталкиваться не приходилось, – признался я. Если честно, я до сих пор не видел ни одного из обитателей соседних камер.

– Кажись, был восемьдесят третий. Помнишь…

– Не очень, – сказал я.

– …Помнишь паренька того, ну, что на тачке въехал в торговый центр и стал палить из автомата? Четырнадцать человек прихлопнул.

Я помнил. Все в Майами, и стар и млад, об этом помнили.

– Да.

Лазло кивнул на соседнюю камеру:

– Это он там. Все еще ждет своего судебного слушания.

Я моргнул.

– О. А со мной что, тоже так поступят?

Он пожал плечами:

– Похоже на то.

– Как это?

– Это все политика, – заметил Лазло. – Нужный человек надавит в нужном месте, и… – Он повел плечами, точно как герои в «Клане Сопрано» – мол, ничего не поделать.

– Кажется, мне нужен адвокат, – сказал я, а Лазло в ту же секунду грустно покачал головой:

– Мне через полтора года на пенсию.

После этого бессмысленного обмена репликами мы оба замолчали, и меня вновь наглухо заперли в камере. Приглаживая щетинки зубной щетки, я задумался: а что, если и вправду меня оставят здесь навечно? Никакой шумихи, никакой мороки и судебных расходов, никаких шансов на свободу у Декстера. Для Андерсона и его подразделения это беспроигрышный исход.

И на следующий день, снова сидя под дождем, я продолжал об этом думать. Вечность – это слишком долго…

Но конец приходит всему, даже вечности. И в один серый, унылый день, похожий на все остальные, конец пришел и моей бесконечной рутине. Сидя в своей камере и раскладывая по цветам кусочки мыла, я услышал скрежет двери и поднял голову. Одиннадцать тридцать четыре утра – слишком рано для дворового душа au natural[6]. Такого раньше не случалось, а потому мое взволнованное сердце забарабанило от нетерпения. Что там такое? Неужели дело отсрочили по милости заскучавшего начальника изолятора или это Дебора торжественно явилась с бумагами о моем освобождении?

Время замедлилось; дверь с неимоверной медлительностью распахнулась, и за ней показался Лазло.

– Адвокат твой пришел, – пробасил он.

Я замер. Я не знал, что у меня есть адвокат, – на счастье Лазло, – иначе точно подал бы на него жалобу. И, разумеется, сам себе я адвоката не находил. Может, это сделал Лазло? Может, мои слова о вопиющей несправедливости правосудия запали в его черствую душу?