Читать книгу "Русский калибр (сборник) - Пётр Разуваев"

Интуиция подсказывала, что мой отъезд из Амстердама едва ли освещался средствами массовой информации. Газетная шумиха всегда претила членам нашего семейства. Так что внезапно испортившуюся в Петербурге погоду следовало числить в разряде общего изменения климата на планете. Я вполне отдавал себе отчёт в том, что количество нажитых мною врагов несколько превышает границы разумного, но количество ведь, не качество! Сгонять в кучку облака со всей Европы лишь для того, чтобы досадить мне, любимому… это вряд ли.

Прощание с Амстердамом на этот раз получилось скупым и торопливым. Скупым, потому что я торопился, а торопливым оттого, что меня всячески подгоняли. Желание как можно скорее покинуть этот город, владевшее мною, полностью совпадало со стремлением местных полицейских чиновников отправить месье Дюпре максимально быстро, далеко и надолго. О чём мне и было заявлено весьма недвусмысленно. Полномочный представитель «принимающей стороны» нашёл меня в баре отеля, где я довольно успешно лечился от головной боли. Вторая порция «отвёртки» уже заняла почётное место, отведённое ей в моём организме, когда за стойку, на соседствующий с моим высокий стул взобрался невзрачный блондинистый господин в скромном сером костюме. Судя по съехавшему на сторону галстуку и выступившим на челе мелким каплям пота, искать меня ему пришлось долго. Сама идея опохмелки явно была для мужчины чем-то новеньким. Некоторое время мы соседствовали молча. Я вливал в себя очередную порцию целебного напитка, а он подбирал слова и собирался с духом. Знание того, кто я есть, никак не облегчало его задачу. Наконец он решился.

— Э-э-э… Простите, господин Дюпре, — робко произнёс он, вступая в беседу.

Я был уже порядочно заправлен водкой пополам с апельсиновым соком и преисполнен благодушием и миролюбием. Собственно говоря, плевать мне на всё хотелось со страшной силой. И со всей пролетарской ненавистью. Решение принято, билет заказан, дела закончены. На-пле-вать…

— Документы покажите, — так, ради поддержания разговора, буркнул я.

Он торопливо полез в карман, извлёк карточку, протянул. Интересно, если я пошлю его подальше и откажусь покинуть Амстердам в 24 часа — что они будут делать? Фотография в удостоверении вполне соответствовала оригиналу, разве что выражение лица было там не в пример самодовольнее. Но это у него от осознания. Не каждый день мультимиллионеров из страны выдворять приходится.

— Отличный город у вас, господин комиссар. Вы не находите? — Ёще парочка комплиментов, и ему неудержимо захочется меня убить, это явственно читалось на побагровевшей физиономии господина комиссара. Я сжалился. — Ну, выпить вы, надо полагать, со мной не согласитесь, поэтому перейдём прямо к делу. Вас это, наверное, огорчит, но… Я вынужден покинуть вашу прелестную страну. Увы, так уж сложилось.

Нет, его это совершенно не огорчило. Напротив, он облегчённо вздохнул и промокнул платочком пот со лба. Аккуратно сложив платок, убрал его в карман. Зачем-то передвинул с места на место картонную подкладку под пивной бокал. Сцепил пухленькие пальчики, покрутил ими. И, наконец решившись, он, виновато глядя мне в глаза, произнёс:

— Должен сообщить вам, месье Дюпре, что отныне вы будете считаться в нашей стране персоной «нон грата», впредь до особого решения министерства юстиции. А сегодня я обязан проследить за тем, чтобы в назначенный срок вы покинули Амстердам. Прошу вас до отъезда в аэропорт не выходить из гостиницы.

Улыбаясь так, словно меня только что выбрали почётным гражданином города, я кивнул, соглашаясь со всем вышеизложенным. И добавил несколько слов. Не для протокола. По-русски. С удовольствием.

В течение последовавших за тем четырёх часов я организовал отъезд своих помощников к постоянному месту службы, выдав им денежное довольствие, а также чаевые и премиальные. Кроме того, они получили запечатанный конверт с абсолютно конфиденциальной информацией и были строго предупреждены об ответственности за его сохранность. Конверт надлежало передать месье Эверу, лично в руки, а до того беречь как зеницу ока. Письмо, поступившее под опеку двух очень профессиональных охранников, содержало в себе пару-тройку особо изящных ругательств и мои поздравления господину Рихо Эверу по случаю принятия им сана Зелёного Земляного Червяка. Насколько я знал Рихо, всё это должно было его порадовать и воодушевить на ответное послание. Глупость, а приятно.

Весь свой арсенал я также отправил в Бордо. Тащить с собой в Россию такое количество железа было невозможно, опасно и абсолютно бессмысленно. Уж чем-чем, а нехваткой стволов на душу населения моя историческая родина не страдала. Закончив с организационными мероприятиями, я нашел в себе силы слегка перекусить в ресторане отеля и на любезно предоставленной господином комиссаром машине с затенёнными стёклами отправился в аэропорт. Излишне говорить, что в течение всего дня, с момента утреннего разговора в баре и до прощальной улыбки полицейского на паспортном контроле, за мной раздвоившейся тенью всюду следовала парочка огроменных наблюдателей, настороженно следящих за каждым моим вздохом. Моя любовь к Амстердаму явно осталась безответной и непонятой.

Воспоминания — штука на редкость нестабильная, их воспроизведение, течение и растекание происходит независимо от моего желания или нежелания. Так было всегда, так получилось и на этот раз. Последние часы пребывания на земле Голландии, более или менее забавные и не лишённые пикантности, потеряли свою яркость и растворились в часах предпоследних. Напрочь лишённых и приятности, и забавности. «Невинно убиенный» Роже Анье, застреленный мною Луи, сумбурная ночь с Таней. Мой добрый папа, наконец. События, достойные описания, но совершенно непригодные для жизни. Возникшее во мне чувство походило на умственную оскомину, и вызванная им реакция была вполне адекватна — хотелось запить. Или выпить. Или дать кому-нибудь в морду. Раз пятнадцать. Кастетом.

* * *

— Да чтоб они имели мамин тапочек! Не хочу я целые сутки сидеть в этой сраной Финке!

Сказано было хорошо. Громко. Девушка, выразившая своё, наболевшее, таким вот образом, явно была не только вовремя воспитана, но и от природы настойчива и целеустремлённа. Простой констатации факта ей было недостаточно.

— Что ты молчишь? Делай что-нибудь! Звони в Хельсинки, закажи билеты на другой флайт! Я хочу ночевать сегодня у Нёмы, а не в какой-то траханой чухонской гостинице!

И так далее. Весь этот текст выдавался на странно-русском языке, с акцентом, приобретаемым обычно советскими эмигрантами после десятка-другого лет, проведённых в Брайтон-Бич. А говорливой особе, судя по всему, и было-то лет двадцать с маленьким хвостиком. Чтобы убедиться в этом, мне хватило одного взгляда. Чернокудрая и пухлощёкая дочь Сиона и её молчаливый спутник сидели на соседнем ряду и являли собой пару сколь примечательную, столь и типичную. Она была хороша той особой красотой, которой славятся юные еврейские девушки. Если вы понимаете, о чём я. Мужчина тоже не выпадал за рамки стереотипа: орлиный профиль, очень коротко остриженные волосы, глубокие залысины, смуглая от природы кожа и национально грустные глаза. Всё это время он молчал, покачиванием головы соглашаясь с мнением своей подруги по всем упомянутым ею пунктам, но при этом явно не собирался ничего предпринимать. Зачем? Гораздо проще выслушать и сделать по-своему, чем пытаться переспорить женщину. Поймав мой взгляд, он чуть улыбнулся и пожал плечами, словно извиняясь за свою девушку. Я улыбнулся в ответ. Вот и поговорили.