Читать книгу "Санта-Лючия - Джон Голдтвейт"

– Никогда!

– А она не истеричка, себя не выдаст?

– Нет.

– Кто еще знает о ваших отношениях?

– Никто.

– Никто?

– Кто же может знать, Кит?

– Кто-нибудь видел тебя, когда ты вечером шел к ней?

– Нет. Она живет на первом этаже. У меня есть ключи.

– Дай-ка их сюда. Что у тебя есть еще, что указывало бы на вашу связь?

– Ничего.

– А дома?

– Ничего.

– Никаких фотографий, писем?

– Нет.

– Припомни хорошенько!

– Ничего нет.

– Никто не видел тебя, когда ты вернулся к ней?

– Нет.

– А когда уходил утром?

– Никто.

– Удачно! Сиди, я должен подумать.

Да, надо обдумать это проклятое дело, столь немыслимое, невероятное! Но Кит не мог сосредоточиться. Мысли разбегались. И он снова начал расспрашивать брата:

– Это была первая встреча с ней Уолена после его возвращения?

– Да.

– Так она сама сказала тебе?

– Да.

– Как он узнал, где она живет?

– Не знаю.

– Ты был здорово пьян?

– Вовсе не пьян.

– Сколько же ты выпил?

– Пустяки, около бутылки кларета.

– Так говоришь, ты не хотел убивать его?

– Видит бог, нет!

– Ну, это уже кое-что. Почему ты выбрал арку?

– Это было первое попавшееся темное место.

– По лицу видно, что человек задушен?

– Не надо, Кит!

– Я спрашиваю, видно?

– Да.

– Очень обезображено?

– Да.

– Ты не посмотрел, есть ли метки на одежде?

– Нет.

– Почему?

– Почему? Господи! А ты представь себе: если бы ты это сделал!..

– Ты говоришь, что лицо обезображено. Но человека можно опознать?

– Не знаю.

– Когда она жила с ним, где это было?

– Кажется, в Пимлико.

– А не в Сохо?

– Нет.

– Сколько времени она живет в Сохо?

– Около года.

– И все время на той же квартире?

– Да.

– Кто-нибудь из живущих в ее доме или на этой улице знавал ее как жену Уолена?

– Не думаю.

– Что он собой представлял?

– По-моему, он был профессиональный сутенер.

– Понимаю. И вероятно, большую часть времени проводил за границей?

– Да.

– Ты не знаешь, он известен полиции?

– Ничего не слышал об этом.

– Теперь слушай, Ларри. Отправляйся прямо домой и никуда не выходи до моего прихода. Я буду у тебя утром. Обещаешь?

– Обещаю.

– Я сегодня обедаю в гостях, но я все обдумаю. Не пей! Не болтай лишнего! Возьми себя в руки.

– Не держи меня взаперти дольше, чем это нужно, Кит!

О, это бледное лицо, эти глаза, эта трясущаяся рука!

Охваченный жалостью, несмотря на всю свою неприязнь, возмущение, страх, Кит положил руку на плечо брата:

– Мужайся!

И вдруг подумал: «О боже! Мне самому понадобится немало мужества!»

II

Выйдя из дома брата на Адельфи, Лоренс направился в северную часть города. Он шел то быстро, то медленно, потом снова быстро. Есть люди, которые усилием воли заставляют себя заниматься только одним делом, пока не доведут его до конца, и есть другие, которые из-за отсутствия воли с одинаковой энергией бросаются от одного дела к другому. Таких людей даже Немезида, подстерегающая людей безвольных, не заставит владеть собой. Напротив, эта обреченность подтверждает их излюбленный довод: «Не все ли равно? Завтра все умрем!» То усилие воли, которое потребовалось Ларри, чтобы пойти к Киту, дало ему некоторое облегчение, но окончательно измучило и даже ожесточило его, и он шагал, обуреваемый по очереди этими чувствами, то быстрее, то медленнее. От брата Ларри вышел с твердым намерением отправиться домой и спокойно ждать. Он был у Кита в руках; Кит решит, что надо делать. Но не прошел он и трехсот ярдов, как ощутил такую усталость, душевную и физическую, что, окажись у него в кармане пистолет, он застрелился бы тут же на улице. Даже мысль о юной и несчастной девушке и ее слепой привязанности к нему, о той, которая так поддерживала его последние пять месяцев и вызвала к себе такое сильное чувство, какого он не знал никогда, не смогла бы противостоять этой страшной подавленности. Зачем тянуть дальше ему, беспомощной игрушке своих страстей, соломинке, гонимой то туда, то сюда любым душевным порывом? Почему не покончить с этим и не заснуть навсегда?

Ларри приближался к дому на злополучной улице, где он и его возлюбленная просидели все утро, тесно прижавшись друг к другу и стараясь хоть ненадолго найти в любви убежище от ужаса перед случившимся. Зайти к ней? Но он обещал Киту не делать этого. Зачем, зачем он это обещал? В освещенной витрине аптеки Ларри увидел свое отражение. Жалкое животное! И он неожиданно вспомнил собачонку, которую когда-то подобрал на улицах Перы. Собачонка была какой-то незнакомой породы, белая с черным, совсем непохожая на других собак, пария из парий, которая неизвестно как пристала к ним. Не считаясь с обычаями страны, Ларри взял ее в дом, где остановился, и скоро привязался к ней так, что скорее дал бы застрелить себя, чем бросить бедняжку на улице на милость бродячих собак. Двенадцать лет назад. Он вспомнил те запонки из мелких турецких монет, что он привез в подарок девушке из парикмахерской, где он обычно брился, прелестной, как цветок шиповника. Взамен он попросил поцелуй. Когда она подставила лицо его губам, ее красота, и доверчивая благодарность, и жар вспыхнувшей щечки как-то удивительно взволновали Ларри – в нем смешались пылкая нежность и стыд. Девочка скоро уступила бы ему. Но он больше не ходил в ту парикмахерскую, сам не понимая почему. Он и сейчас не знал, жаль ему или, напротив, радостно, что он не сорвал этот цветок. Должно быть, он сильно изменился с тех пор! Странная штука – жизнь, очень странная: живешь и не знаешь, что сделаешь завтра. Вот быть бы таким, как Кит, – устойчивым, неуклонно делающим карьеру, этакой шишкой, столпом общества. Однажды, будучи еще мальчишкой, он чуть не убил Кита за его насмешки. В другой раз, в Южной Италии, он готов был убить одного извозчика, нещадно хлеставшего свою лошадь. А теперь этот смуглый подлец, который погубил приглянувшуюся ему девушку. И он, Ларри, убил его! Он, который и мухи не обидит. Убил человека.