Читать книгу "Мне давно хотелось убить - Анна Данилова"

И это немало.

Так думал Шубин, приближаясь к кружевному, в инее, мосту через речку, названия которой он уже и не помнил.

А ведь где-то здесь, поблизости, они с Витькой рыбачили, когда Шубин приезжал к нему лет пять тому назад в отпуск.

Переехав мост, он снова забыл про Ерохина, и вновь мыслями его завладела Юля. Как быстро пролетели эти две недели, что они жили у Крымова дома, и как странно, что они были как будто все вместе, но в то же время поодиночке. Во всяком случае, спали все в разных комнатах. Это уж Шубин знал точно: Юля спала на втором этаже, Крымов – в комнате для гостей на первом, Щукина – рядом с Юлей, через стенку, а сам Шубин ночевал в гостиной на медвежьей шкуре, прямо на полу, рядом с телевизором, который практически не выключался. Мелькающие на экране фигурки и издаваемый телевизором шум, какие-то звуки, музыка – все это создавало некий фон и поддерживало его связь с внешним миром. Ему не спалось. Он ждал и надеялся, что глубокой ночью вдруг раздастся тихий шорох: это Юля, надев для конспирации толстые шерстяные носки, тихонько спустится по лестнице вниз, пересечет холл и войдет в гостиную, где увидит распластанного на огромной темной шкуре полуобнаженного Шубина, стук сердца которого заглушит ее собственное дыхание… На ней будет длинная ночная сорочка, белая, тонкая… Длинные светлые волосы заиграют разноцветными огнями – бликами от елочных гирлянд, и в глазах отразится вся гостиная и ошалевший от счастья Шубин…

Но ничего подобного не произошло. К нему не пришла даже озабоченная своим женским одиночеством Щукина. Похоже, красное вино, которое они пили бутылку за бутылкой, действовало на Надю как прекрасное и здоровое снотворное. Возможно, и Крымов крепко спал по той же причине. Что же касается Юли, то она всегда хорошо спала и никогда не жаловалась на отсутствие сна.

Дни шли за днями: Юля с Надей постоянно что-то готовили, потом все подолгу сидели за столом и трапезничали, после чего выходили на заснеженное крыльцо и принимались сначала вяло, а потом все азартнее и вольнее бороться на снегу. Как дети. Снежки? Это было слишком просто. Вот бороться, закапывая противника в снег, набивая ему за шиворот холодное липкое белое крошево, – это другое дело. Тем более что воображаемый противник (подчас не видно было из-за снега, залепившего глаза, с кем ты возишься в сугробе!) менялся каждую минуту… И природа, словно следя за их совершенно невинными играми, щедро подсыпала снегу. Особенно большие снегопады случались ночами. И тогда утром, выглянув в окно, добровольные затворники уже знали, чем будут заниматься после обеда.

Шубин заметил, что никто из них не осмеливался вольничать, хотя поводов, причин и условий для любовных игр и ласк было более чем достаточно. Что стоило, к примеру, Крымову завалить зазевавшуюся Юлечку Земцову на снег и поцеловать ее украдкой в губы? Да ничего!

А сам Шубин? Разве не мог и он воспользоваться удобным моментом и крепко прижать к себе Юлю? А Щукина, которая обычно после выпитого вина едва себя сдерживает, чтобы не прикоснуться к Женьке, почему она-то сдерживала себя и не пыталась сорвать поцелуй с его губ?

Все словно сговорились вести себя как паиньки, а точнее, как бесполые существа, или еще проще – как дети!

Как невинные дети! Но почему? Шубин был уверен, что, окажись Юля в этом роскошном доме наедине с Крымовым, не устояла бы, позволила бы своему возлюбленному многое… Да и Щукина получила бы массу удовольствий, окажись она нос к носу с Женькой. А вот как бы повела себя Юля, если бы бог помог уединиться им – ей и Игорю?

Но ведь он мог воспользоваться когда угодно во время их работы ее усталостью или стрессом, чтобы овладеть ею, но почему-то не сделал этого. И она обыкновенная женщина, не святая, не отягощенная придуманной людьми моралью, запрещающей близость с мужчиной вне брака. Тем более что Юля в своей прошлой жизни уже была замужем.

И он вдруг понял, что был сам во всем виноват. Почему он ждал, лежа на шкуре, когда придет ОНА, если он мог прийти к ней САМ?!

– Идиот!

Он почти выкрикнул это слово и остановил машину.

Он ненавидел себя.

Выкурив сигарету, Игорь снова тронулся с места. До М. оставалось каких-нибудь десять километров.

* * *

Она уже видела эту женщину сегодня утром. Такое лицо трудно забыть. И хотя в подъезде было темно, Жанна успела разглядеть многочисленные морщины этой еще молодой женщины, особенно две крупные, которые шли от уголков рта вниз, подчеркивая тем самым обиженное выражение лица и природную угрюмость и жесткость. Хотя, вполне вероятно, эту внешность незнакомка приобрела в процессе жизни.

Женщина была одета во все черное и курила, вжавшись в угол лестничной клетки, рядом с почтовыми ящиками, занимавшими почти половину стены. Она была окутана синим табачным облаком, и казалось, вся ее незамысловатая одежда – длинное узкое вытертое пальто, шерстяная вязаная шапочка-шлем, закрывавшая лоб и опущенная на брови, сбитые, заляпанные грязью ботинки со шнурками разного цвета (Жанна даже их успела рассмотреть, поскольку, достав из ящика письмо, уронила его) – была подобрана таким образом, чтобы, спрятавшись в темный угол, эта странная особа могла без труда превратиться в тень, в призрак…

И вот теперь этот призрак стоял совсем близко от нее и дышал на нее перегаром.

Она не должна была открывать ей дверь. Не должна.

Но открыла. Потому что с минуту на минуту мог прийти Борис.

– Что вам угодно? – спросила Жанна, испытывая неприятное, до дрожи внутри живота, чувство тревоги и страха. Наверняка этой особе понадобились деньги, чтобы опохмелиться.

– Тебя зовут Жанна?

Услышав, как странно звучит ее имя в устах совершенно чужой ей женщины, Жанна вздрогнула, как если бы та дотронулась до нее своими желтыми, пропахшими табаком пальцами…

– Да, а что? Уберите ногу.:. – Она с ужасом наблюдала, как незнакомка, выставив вперед ногу в грязном ботинке, словно нарочно раздражая ее, покачивала носком, не давая возможности закрыть дверь.

– Фамилия Огинцева?

Но Жанна не успела ответить: дверь от сильного удара распахнулась, откинув ошалевшую от ужаса Жанну к стене. Стукнувшись головой о шкаф, она вскрикнула и упала на пол, подмяв под себя руку…

– Не ори. Вставай и покажи мне, где здесь у тебя туалет… И не вздумай звонить в милицию – бесполезно, провода я уже перерезала. Еще утром. Меня зовут Марина. Вернее, это ты будешь меня так звать. Да и то недолго.

Если кто позвонит в дверь, не открывай – хуже будет.

Жанна поднялась и, потирая ушибленный локоть, до боли в глазах всматривалась в стоящую прямо перед ней Марину.

– Вы собираетесь меня ограбить? – спросила она, чувствуя, как предательски дрожат ее губы, а горло будто кто-то сильно сдавил, мешая дышать.

Но Марина, скинув на пол пальто, перешагнула через него и заперлась в туалете. Жанна слышала доносящуюся из-за двери возню, затем шум воды, льющейся в унитаз, затем вода полилась в ванну. Дверь открылась, Марина вышла. Только сейчас Жанна успела разглядеть, во что была одета ее ГОСТЬЯ: длинную черную юбку и черную вязаную кофту. Борис говорил как-то, что если на женщине вся одежда одного цвета, то она – шизофреничка.