Читать книгу "Ветви терновника - Брюс Федоров"

– Ладно, пусть будет завтра. Не забудьте завтра подойти ко мне. Есть разговор.

Махнув Солнцеву на прощанье рукой, друзья выскочили на прохладную московскую улицу и вскачь понеслись к ротонде московского метрополитена.

– Нормально. Успеваем. – Лешка повернулся к Даниле, который также как он одной рукой балансировал на вагонном поручне, в другой держал портфель и сумку со спортивным инвентарём. – А что собственно Боб имел в виду?

– Да видно уж что-то придумал. Его что ли не знаешь? Пятница для него заветный день, чтобы встряхнуться. Недаром он сегодня полдня кучковался и о чём-то шептался со своими корешками Вовкой Петровским и Серёгой Крутым. Думаю, что они уже что-то придумали.

– Ха, ха. С ними действительно не соскучишься. Интересно, что они скажут? Ну а ты как Дэн? Готов сегодня реабилитироваться? – Лешка подзадоривающе толкнул сумкой своего друга-соперника. – В прошлый раз ты явно просел. На тебя не похоже. Если и сегодня такой же снулый будешь, так я тебя и без ракетки обыграю.

– Ладно, нос драть. – Данила снисходительно посмотрел на задиристого Лёшку. – Посмотрим ещё кто кого? Для тебя у меня есть парочка сюрпризов.

– Каких это сюрпризов? – обеспокоился Алексей. – Не хочешь ли сказать, что собрался играть со мной ракеткой без струн.

– Успокойся, со струнами, хотя нам бы не помешало бы их уже заменить и натянуть новые.

– Думаешь? Это что, тебе твой «Шлезингер» сказал? – Лешка немного завидовал, что год назад отец привёз Даниле из Европы новую ракетку престижной марки «Шлезингер»

– «Шлезингер», не «Шлезингер», а струны от времени задубели. Того и гляди лопнут в самый неподходящий момент.

– Ладно, убедил. У меня тоже не новьё. Давай на следующей неделе съездим к тому деду. Ну, помнишь? На Масловке. Ветеран ВДВ. Был испытателем парашютов, а сейчас ракетки вьёт всей Москве. Мы были у него год назад.

– А это тот, у которого станок для натяжки собственного изобретения?

– Ну да, тот самый. Одним словом, мастер. Говорят, у него ещё Морозова и Метревели перетягивались.

– Всё, замётано. На следующей неделе. А ты не забыл, что завтра у нас зачётные лабораторные работы по «Товароведению», по разделу «Нефть и её производные»?

– Да нет, помню. Ещё вечер впереди. Подготовлюсь. У тебя-то, наверное, уже всё готово. Вижу, Надька тебя конспектами не забывает снабжать, – понимающе ухмыльнулся Алексей.

– Ну, есть у меня конспект. Так и что с того. Хочешь, после тенниса поедем ко мне. Почитаешь его.

– Да нет спасибо. Прорвёмся. Главное, что у меня есть заветное слово.

– Это что же за слово, если не секрет?

– Какой секрет? Ты сам его прекрасно знаешь. Ну что наш «Бурильщик» больше всего любит? Ну, ну, ну – правильно. Уважаемый профессор Пирогов любит, когда его любимый предмет называют, как? Опять правильно. Его называют «Нефтя и Мазута». Вот скажу ему это, и дело в шляпе.

Друзья расхохотались и вышли из вагона метропоезда, который уже приткнулся к пирону станции «Воробьёвы горы».

В этот вечер Данила был неудержим. Влекомый неведомой силой он метался по корту со скоростью ветра, поспевая к каждому мячу, пущенного в его сторону коварным соперником. Бил всё, что взлетало над сеткой: продольный вглубь справа вдоль линии, резанный слева, разнообразные смэши и эйсы в угол квадрата. Всё получалось. Бывают такие дни. 6:3, 6:2, 6:1 – Победа. Полный разгром.

Потерянный, потный Леха подошёл к сетке, чтобы пожать руку победителю.

– Ну, ты, брат, даёшь. Ты что, вторую скорость включил? Ты уж предупреждай заранее. Если бы я знал, что сегодня ты в такой форме, ни за что не поехал. Охота было позориться.

– Ладно. Не тоскуй, – снисходительно, с трудом скрывая своё удовлетворение, произнёс Данила. – Ты лучше подумай о том, что нам в апреле на турнире пару играть. Нам слаженность нужна. Предлагаю, не затягивая, на следующей неделе поехать на «Динамо». Я и так к Николаичу собирался. Думаю, он нам не откажет, и поставит в игру для тренировки.

– И я так думаю. Сегодня меня дыхалка подвела. А так бы я тебя из четырёх геймов не выпустил. Нужно режим восстановить, и Николаича послушать. Его советы всегда в точку.

– Ну, с твоей физикой давно ясно. Перегрузил ты себя ночной жизнью. Войди в прежний ритм и всё в порядке будет. Давай договоримся. За неделю до турнира ничего и никого лишнего. Всё по распорядку. Негоже, если мы подставимся. Это не просто турнир, а открытый турнир. Перед своими не след ударить в грязь лицом.

– Да согласен я. Чего ты меня уговариваешь?

– Вот и славно. А теперь пойдём, пожалуй. Всё же надо посмотреть Надькины конспекты перед лабораторной. Муторная тема. Да и тётка меня заждалась. Волнуется.

Друзья зачехлили ракетки, засунули портфели в сумки с теннисной формой и направились к выходу из спортивного комплекса.

Данила торопился домой, так как не хотел своим поздним приходом лишний раз огорчать свою тётю, которая никогда и ни в чем его не ограничивала и лишь деликатно напоминала ему о необходимости регулярно готовиться к занятиям. МГИМО ошибок не прощал и всегда держал наготове воспитательно-дробильную машину в лице насмешливо-лояльных бюро ВЛКСМ, укоризненно-непреклонного деканата и всемогущего ректората. Тётя, Вера Михайловна, знала это и не могла допустить, чтобы её любимый племянник оказался в числе неуспевающих студентов и хронических неудачников. Не имея своих детей, она была рада тому, что её сестра, мать Данилы, подолгу находилась со своим мужем, работавшим заместителем торгпреда в Австрии. Это обстоятельство давало тёте Веры возможность о ком-то беспокоиться и переживать, что так необходимо женщине, перешагнувшей пятидесятилетний рубеж.

Чтобы успокоить свою тётю, Данила всегда вечерами выкладывал стопку учебников и тетрадок на письменный стол рабочего кабинета своего отца, который он на период его отсутствия постепенно превратил в холостяцкую берлогу. В ней всегда можно было найти пару наборных гантель, эспандер, несколько теннисных ракеток и раскатившиеся по полу мячи. Однако главным украшением комнаты, конечно, являлся комбинированный музыкальный центр японской компании «Панасоник» с мощнейшими колонками под двести ватт, на котором Данила, полностью игнорируя встроенный радиоприёмники, занимался прослушиванием исключительно кассет на магнитной плёнке и виниловых пластинок, которых у него скопилось великое множество. Это была его коллекция, его богатство, ради которого он даже решился освободить одну из книжных полок отцовской библиотеки, в которой помимо обязательного полного собрания сочинений Ленина, находилось много полезных, но таких труднопонимаемых книг по мировой экономике, языкознанию и международным договорно-правовым отношениям.

Подходя к своему дому на Кутузовском проспекте, и прежде чем зайти в хорошо знакомый ему колодец внутреннего двора, Данила невольно придержал шаг, оглядывая строгий монолит здания. Это был его родной район, где он вырос, где ему были знакомы все улицы и переулки, проходные и подворотни, то есть все те места, где разворачивались многие удивительные события неугомонной жизни московских мальчишек. Эта была его маленькая родина, очерченная невидимой границей по периметру здания, построенного в стиле тяжеловесного сталинского ампира, знаменитого своей монументальностью, который, и по сей день, сохраняется в самых красивых столичных постройках. Дом хранил и оберегал своих обитателей, давал им кров, защиту и уверенность в том, что ничего не может случиться со страной, имеющей такую архитектуру и таких строителей. Получить квартиру в таком доме считалось у москвичей того времени большой удачей и служило свидетельством того, что любой его жилец чем-то отличился перед страной, был замечен и награждён, в том числе ключами от вожделенных апартаментов.