Читать книгу "Торговка счастьем - Галина Владимировна Романова"

На книжную обложку неожиданно упала слеза, потом вторая, третья. Книжный глянец поплыл перед глазами, название книги крупно вздулось.

Интересно, подумала она, а наблюдатель, засевший в соседнем доме с биноклем и прибором ночного видения, видит ее слезы? Догадывается о причине ее слез? Или равнодушно рассматривает ее шею, примеривая на ней свои пальцы?

Она вздрогнула – то ли от мыслей о неминуемой смерти, то ли от странного звука с улицы. Быстро вытерла глаза ладонью, потом прошлась кухонным полотенцем по книжной обложке.

Нельзя показывать свою слабость. Нельзя обнажать свой страх. Если ей и суждено умереть, она умрет достойно. Да!

Мобильник, который она всегда оставляла на подоконнике, все больше для наблюдателя, чтобы он в бинокль смог рассмотреть, кто ей звонит, неожиданно завозился и тренькнул. Пришло сообщение. Интересно, от кого? Ей чаще звонили. Писал обычно Лев, когда долго отсутствовал дома, или когда задерживался, или когда скучал. Мог написать такое! Ей становилось немного стыдно от прочитанного.

– А вдруг кто-то еще прочтет, Лёва! Так нельзя! – возмущалась она, но скорее несерьезно, когда он возвращался.

– Пусть завидуют! – шептал он ей, прижимая к себе. – Пусть завидуют моему счастью!

– Нельзя, тс-сс…

– Чего нельзя?

– Нельзя, чтобы наше счастье стало предметом зависти. Нельзя! – пугалась она суеверно. – Его так можно сглазить!

– Предрассудки, Стаська! Все это предрассудки!..

И все же сглазил. Сглазил их счастье. Не уберег. Не уберег себя. Не уберег ее. Погиб сам. И ее скоро убьют.

Непрочитанное сообщение напомнило о себе, повторно тренькнуло. И Настя нехотя полезла из-за стола.

Писал Дима. Зачем? Мог бы и позвонить. Может, все же стыдно слышать ее голос? Может, все же корчится в муках совести, когда слышит ее голос?

Лаконичное «как дела» ее взбесило так, что она не сдержалась и принялась тут же набирать ответ.

«Мне мерзко, гадко, страшно! Мне одиноко так, что выть хочется! Я потеряла любимого человека! Я нахожусь под наблюдением! Под твоим наблюдением, сволочь!»

Она вовремя остановилась, хотя очень хотела добавить, что всем сердцем ненавидит его. Что точно знает, что это он убил Льва. Убил из-за чертовых денег! Из-за зависти!

Вовремя остановилась. Все удалила. И ответила ему еще более лаконично: «Нормально». Осторожно положила мобильник обратно на подоконник, будто он был в стеклянном, а не в золотом корпусе. Вытерла руки о футболку, словно испачкалась. Она теперь все время чувствовала себя грязной после общения с Дмитрием. Запачканной, подлой предательницей.

Как гадко! Как гадко, что ей приходится платить такую цену. Отмаливать по умолчанию своим хорошим поведением каждый новый день под солнцем. Не у Бога! У Дмитрия!

– Сволочь! – едва слышно произнесла она.

Сунула книжку под мышку, выключила свет в кухне и пошла наверх, в спальню. Единственная комната, где она была без любопытных глаз наблюдателя, засевшего в доме напротив. Зашторивала окно, снимала с себя одежду, шла в душ. Надевала пижаму, залезала под одеяло и большую часть ночи ворочалась без сна. Либо напряженно думала, либо вспоминала, либо плакала. Под утро забывалась тревожным сном, по будильнику в восемь вставала. Зачем? Привыкла! Лев поднимался ровно в восемь. Она всегда поднималась с ним, готовила ему завтрак. Потому что он не терпел прислуги в доме, когда в нем присутствовал он.

– Все должно делаться в мое отсутствие, – раздавал он четкие указания, принимая на работу горничную, кухарку или садовника. – Я должен видеть результаты вашего труда, а не вас. А тарелку с супом мне и жена подаст.

Настя подавала и суп, и жаркое, и сама вызвалась готовить ему горячий завтрак. Лев сначала сомневался в ее кулинарных способностях. Но потом сказал:

– Да! Да, Стаська! Это было бесподобно вкусно!..

Он почти каждое ее действие сопровождал похвалой. Поругал, и то не слишком сильно, лишь однажды. Это когда она с Димой вернулась с конной прогулки чрезвычайно довольной.

– Ты не можешь и не должна поддерживать с ним приятельские отношения, дорогая!

Лев сильно кричал, и левое веко у него дергалось. Пару раз он даже брызнул слюной в ее сторону. И это ее рассмешило.

– Ты ревнуешь? – Настя повисла у мужа на шее. – Ты что, и правда ревнуешь меня к своему брату, милый?

– При чем тут ревность! – воскликнул он и прижал ее к себе. Повторил чуть тише: – При чем тут ревность? Было бы к кому ревновать!

– Ну, не скажи… – она игриво рассмеялась. – Он очень даже интересный мужчина – этот твой братец. Молодой, красивый, высокий. Женщины висят на нем гроздьями!

– Вот-вот. – Лев тяжело вздохнул. – Гроздьями! А одной-единственной, как у меня, у него нету! И знаешь почему?

Ей было неинтересно, если честно. Она стояла, тесно обнявшись с мужем. И с удовольствием теперь вместо разговоров о его брате отправилась бы с ним в душ. Тем более что после конной прогулки она его так и не успела принять, и от нее пахло пылью и потом. И слова мужа о том, что Димка – всего лишь злобный неудачник, всю жизнь пытающийся насолить более сильному, более удачливому брату, она как-то пропустила мимо ушей. И забыла о них через минуту, потому что Лев поднял ее на руки и потащил в душ со словами, что должен сам смыть с нее всю пыль.

Тогда забыла, теперь вспоминала ежедневно.

Если бы они были чуть осторожнее! Если бы были чуть бдительнее! Если бы не выставляли напоказ свое счастье! Все, все сейчас было бы по-другому. Она бы не плакала каждую ночь в постели. Не ждала с ужасом каждый следующий день. Не содрогалась от отвращения, когда ей приходилось подставлять щеку для поцелуя Дмитрию.

Лучше бы они были нищими, подумала она перед тем, как уснуть. Жили бы в стареньком домике на опушке, ничего бы не имели, не раздражали никого своей удачливостью и умением зарабатывать деньги. Просто любили бы друг друга каждый день и никого никогда не ждали бы в гости.

Почему она об этом подумала? Что это вдруг ей пришло в голову именно это? Не помнит! Ничего не помнит! Все вытеснили горе и страх. Большую часть воспоминаний, а кажется… кажется, это что-то важное. Что-то ускользающее из воспоминаний, но очень, очень важное!..

Этим утром она проснулась в половине восьмого. Разбудил ее странный шум. И шел он откуда-то снизу, с первого этажа. Настя приподняла голову от подушки, сильно щурясь, приоткрыла глаза. На будильнике половина восьмого. Какого черта?! Кто орет? Горничная? С какой стати? Забыла правила?

Настя снова уронила голову на подушку, глубоко подышала, чтобы унять сильное сердцебиение, вызванное шумом. Сердце унялось не сразу, переполошившись. Слишком свежи в нем были воспоминания о том страшном дне, когда ей сообщили о гибели Льва. Тогда так же верещала горничная, потом грохот шагов по лестнице, затем растрепанный, заплаканный Дима у ее ног.