Читать книгу "Сотовая бесконечность - Сергей Вольнов"

ШОУ ДОЛЖНО ПРОДОЛЖАТЬСЯ…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯЗавтра была война

Небо синее-синее!

Летит навстречу, а потом стремительно уносится куда-то вверх…

Белое облако, как огромное пушистое перо, плывёт в небе…

Вверх – вниз…

При падении в груди всё замирает, и кажется, что сердце впрыгивает в горло. От этого прыжка становится холодно и страшно. Но рядышком сидит папа, я прижимаюсь к нему, и он крепко-крепко обнимает меня.

В его сильных руках я чувствую, как страх исчезает…

И опять вверх! К облакам, к синему-синему небу! Я вырываюсь из папиных объятий, мне кажется, что ещё чуть-чуть – и я смогу прикоснуться к пушистому облаку…

Ещё чуточку, ещё немножечко выше!!!

Молния разрывает облако на тысячи белых комочков…

Со страшным грохотом небо валится вниз…

И я падаю, падаю, падаю…

Земля несётся навстречу и прыгает мне в лицо…

Если бы не папа!..

Сверху падают обломки, со страшным грохотом и свистом носятся молнии…

Всё горит…

ВСЁ…

Даже камень и металл…

Если бы не папины сильные руки!!!

Я кричу от боли и ужаса, но голоса своего не слышу…

Время растягивается, становится вязким, словно желе.

Я вижу, как медленно-медленно, переворачиваясь в воздухе, падает девочка в голубеньком платьице, на одной косичке радужно переливается голографическая заколка, вторая косичка отсутствует – половина головы превратилась в отвратительное грязное розово-серое месиво. Девочка шмякается оземь, подскакивает и остаётся лежать, раскинув руки, будто поломанная кукла. Рядом с нею падает оторванная голова, она обгорела так, что непонятно – мальчику она принадлежала или девочке.

С неба падают руки, в которых зажаты игрушки.

Валится половина тельца, с ножками в розовых носочках, рядом – с чавкающим шлепком – приземляются ноги в обгорелых штанинах.

Листопад – это когда с деревьев осыпаются листья…

Телопад – маленькие тела падают на площадку вперемешку с обломками карусели.

Всё горит.

ВСЁ…

Рядом вырастает огненный куст, от громоподобного удара у меня закладывает уши, в глазах темнеет, я ещё успеваю увидеть, как белая карусельная кабинка, подхваченная взрывом, переворачивается в воздухе и опускается на меня сверху, словно раскрытая ладонь.

Я захлёбываюсь криком и теряю сознание.

Ничего нет.

Ни-че-го.

ВСЁ.

…Просыпаюсь. Сердце колотится, отдавая в горло, начинаю судорожно кашлять. Так – всегда после. После ЭТОГО сна…

Вижу его с самого детства. Я не должна помнить то, что со мной произошло ТОГДА. С моей памятью тщательно поработали. Вычистили грязь, смыли кровь, удалили обломки, выскребли ошмётки. Я НЕ ПОМНЮ.

Но знаю, как всё было, потому что вижу ЭТО год за годом. Сны, которых не должно быть в принципе, вопреки очищению – ЕСТЬ. Они приходят, когда меньше всего ожидаешь. Они могут не сниться годами, а затем изнурять, мучить неделями. Я боюсь их, боюсь уж-жасно! Так страшатся злобной твари, коварно подстерегающей в темноте…

Если бы не папа, не его смягчившее удар тело, на которое я тогда упала, если бы не его сильные объятия, которые даже смерть не разомкнула, если бы кабинка не накрыла меня, спрятав от бомбёжки рваными кусками металла… я бы погибла. Погибла точно так же, как и все остальные. Все-все. Кто оказался в тот день на аллеях парка аттракционов.

Первая всепланетная. Война, которую принесли нам чужие – земляне. Для меня это слово навсегда осталось неразрывно связанным с ними, накрепко спаянным с ненавистью. Я ненавижу войну! Я ненавижу землян!

Я ненавижу СОН!!!

Я люблю своего отца, точнее, память о нём, потому что маму я не помню, она мне не снится. Мы с папой вдвоём пошли гулять в тот солнечный день, отправились в парк аттракционов. О маме ничего не известно, мнемоархивы сгорели вместе с компьютерами и нашим городом. После нападения землян воцарился хаос. Неразбериха в госпиталях была лишь частью всеобщей паники. Не до общественных архивов было… Я знаю, что моё тельце пролежало под карусельной кабинкой двое суток, прежде чем я очнулась и начала тихо скулить – плакать сил не было. Вот это я уже помню. Помню, как люди в странной пятнистой, НЕ НАШЕЙ одежде подняли железную крышу надо мной. Чтобы вызволить меня из папиных объятий, спасителям пришлось выламывать его окоченевшие руки. Я помню, но лучше бы это вычистили.

Этот звук – хруст ломающихся костей – преследует меня до сих пор. Не только во сне. Случается, и наяву слышно… Но сама я не стираю ЭТО. Моя ненависть не позволяет.

Меня отнесли в дом, где очень нехорошо, прямо-таки отвратительно пахло. Позже я узнала – так пахнут кровь и смерть. Все, кто видел меня, ахали, охали и качали головами. Они не верили, что я сумела выжить. Единственная из всех в парке. Потом был ещё один госпиталь, и ещё… Целители не знали, что со мной делать и куда отправить, – везде была война. Повсюду, со всех сторон чужие взламывали ворота и двери нашего дома, таранили и рушили бастионы нашего многовекового успокоения.

Земляне уничтожали окостеневшую цивилизацию Локоса.

Что старое необходимо разрушить, прежде чем построить новое, – тогда никто в этом мире и не вспоминал…

Так я и выросла в госпиталях. Меня показывали самым тяжело раненным, чтобы они знали – чудеса случаются. И на войне можно выжить.

А после войны когда-нибудь наступит перемирие…

Не сразу я сообразила, что начала чувствовать не свою боль, думать не свои мысли, ощущать не своё тело. «Ментальный шок». Диагноз, который мне поставили, навсегда изменил мою жизнь. Нет. Это не шок изменил – война изменила. А шок – всего лишь следствие… или кара? За то, что не умерла со всеми, за то, что живу за них всех. За тех девочек и мальчиков, которым их папы и мамы не успели подстелить СЕБЯ…

Надо вставать. Всё равно не заснуть уже.

Глава перваяПРИЗЫВ

Сигнал утренней побудки транслировался прямо в мозг курсантам, поэтому в казармах царила почти полная тишина. Юноши и девушки просыпались, не медля ни секунды вставали и отправлялись в санузлы. На выполнение требований личной гигиены по распорядку отводилось ровно тринадцать минут, затем восемнадцать – на завтрак и окончательную подгонку обмундирования, и девять – на то, чтобы занять место в строю.