Читать книгу "Память золотой рыбки - Моник Швиттер"

— Кто такой Оркан? Подожди, я включу свет — не могу найти очки. Странно, но без очков я не способна слушать. И совсем не в состоянии думать.

— Ты делала тест?

— Нет.

— Тогда с чего ты решила, что беременна?

— Мне это только что приснилось.

— Что-что?

— Точнее, мне приснилось, что Оркан это сделал нарочно.

— Понятия не имею, кто такой Оркан, и сегодня ночью абсолютно не хочу с ним знакомиться. Пожалуйста, больше никогда не звони мне в такое время, иначе ты об этом горько пожалеешь. Спокойной ночи.

Целую неделю от нее не было никаких вестей. Она обиделась. Потом написала мне длиннющее сердитое письмо, во многих местах неразборчивое. В конце концов, я пригласила ее поесть мороженого, и она меня простила. До следующего ночного звонка.

Какой бы бесполой сейчас ни казалась моя Лотта-Лотточка, все десять лет, что я ее знаю, она была женщиной до мозга костей и постоянно ввязывалась во всякие интрижки и переделки.

— Я бы не стала тебя беспокоить, если бы у меня был выбор, но Клаус убьет меня!

— Я думала, вы с ним расстались.

— Вот именно.

— Что случилось?

— Слава Богу, что я вообще еще жива!

— Черт побери, Лоттель, что стряслось?

— Мне страшно!

— Приезжай ко мне.

— Не могу, здесь же Бернд.

— Кто такой Бернд?

— Да я ведь рассказывала, что недавно... — Она перешла на шепот. — И он правда милый! Слушай, я сейчас не очень могу говорить, но он правда...

— Отлично, вот Бернд и защитит тебя, если вдруг ввалится Клаус с топором. Так чего ты мне-то звонишь?

— Да выслушай же меня!

— Нет, я сейчас лягу и буду спать дальше!

Как часто я злилась на нее! Как часто она пугала меня до полусмерти, сообщая, что ее жизнь в опасности, что у нее рак, что она собирается покончить с собой. Когда я об этом думаю, у меня дыхание перехватывает от дикой ярости, такой свежей, юной, неуемной, как ребенок, который учится ходить. Даже сейчас я могла бы схватить ее ссохшуюся голову и треснуть об стену, если бы были волосы, в которые можно вцепиться. «Ухватиться не за что», — бормочу я, и Лотта удивленно смотрит на меня. «Ничего, я так просто», — отвечаю я, ей знакомо это рассеянное невнятное бормотание, и она снисходительно улыбается, а затем продолжает, и в ее интерпретации это звучит так:

«Бывали иногда размолвки, но никогда дело не доходило до крупной ссоры. Наоборот, с самого начала двух женщин связывала глубокая тайна, своего рода негласный уговор поддерживать друг друга в любой ситуации, выручать из любой передряги, помогать в любой беде». Ее слова больно ранят меня. Учитывая нынешнее положение дел, они звучат насмешкой. Я бросаю взгляд на подругу. Но Шарлотта, с прикрытыми глазами и мечтательной полуулыбкой, погрузилась в наше общее прошлое. «Каждая из них знала, что другая рядом, в любое время дня и ночи, в любых обстоятельствах — в любых».

Как часто она умоляла меня солгать ради нее, если меня спросят, где она была в такое-то время. Или позвонить ее начальнику и выдать себя за ее смертельно больную сестру, у которой есть лишь одно последнее желание — умереть в кругу родных; и потому необходимо, чтобы Шарлотта тотчас выехала и была у смертного одра в ее последний час. Если бы мне хватило духу, то я сейчас прервала бы ее и напомнила об этом, об истории с умирающей сестрой, о которой она — после недельного отдыха на Мальдивах, куда ее пригласил воздыхатель и куда она смогла полететь благодаря моему звонку начальнику, — скорбела в рабочее время в течение двух месяцев, обильно проливая слезы и не снимая траур. Если бы мне хватило духу, я бы спросила ее, считает ли она до сих пор, что допустимо выдумывать такие истории. Стоил ли этого, по ее мнению, отдых на Мальдивах. Но, думаю, я знаю ответ. Да, ответила бы она, чтобы затем в очередной — последний — раз рассказать о том, какой мелкий мальдивский песок, и как благотворно он действует на погруженные в него тела, и о том, что никогда, ни до, ни после, кожа у нее не была такой нежной.

— Давай сделаем небольшой перерывчик? А то мне нужно принять лекарство.

— Конечно! — Я откладываю ручку и встряхиваю уставшую кисть.

Предыдущая сцена повторяется. Шарлотта открывает дверь, закрывает ее за собой, я ничего не слышу, слышу кашель, он никак не прекращается, все как в прошлый раз, с той только разницей, что сейчас в комнату совершенно беззвучно входит ее мать: я поднимаю глаза, когда меня окутывает аромат «Шанель № 19». Держа в руках поднос с двумя чашками и вазочкой, она сверлит меня взглядом.

— Ну как, движется дело? — требовательно вопрошает она.

— Да, спасибо, — я ищу спасения в своих записях.

— Нам нужно поговорить, — так обращается охранник в магазине к вороватой покупательнице.

Я моментально прихожу в ужас. Она победоносно улыбается.

— О чем? — со страхом спрашиваю я, поскольку для меня мучительна одна только мысль о диалоге с ней. Она подходит ближе. Чашки на подносе звенят. С каждым шагом лицо ее все мрачнее. Она стоит вплотную ко мне, я чую холодный запах табака у нее изо рта (несомненно, он исходит изо рта, а не из ушей).

— Моя дочь умирает, — шипит она мне, с трудом сдерживаясь и не спуская с меня глаз.

— Да, — робко шепчу я и киваю, отводя взгляд.

Шарлотта стоит в дверях. Она так же бледна, как и ее мать, и так же пристально смотрит на меня.

— Спасибо, мама, нам наверняка понравится, — произносит она затем беззаботно, как только что вылупившийся из куколки мотылек, и забирает у матери поднос.

— Это специальный травяной сбор, — поясняет она, снимая чашки с подноса. — Чудодейственный напиток, благодаря которому я проживу столько же, сколько бабушка, а ей в сентябре стукнет сто, это наследственное, у нас все долгожители.

Я отпиваю глоток.

— Это же на вкус как желчь!

— Да, зато помогает.

Она кладет мне на руку свои пальцы и нажимает, будто играет на пианино. Сколько я ее помню, она так делает, чтобы привлечь мое внимание: своими холодными, твердыми пальцами она барабанит по моей руке, сначала легонько, потом все сильнее, пока, наконец, не вопьется в нее так крепко, что мне приходится силой высвобождать руку из плена.

— Твое волшебное зелье, — восклицает она. — Помнишь?

— Да, помню, Лоттель, — отвечаю я, мне все еще неприятно об этом думать. — Но ты правда считаешь, что оно имеет отношение к нашей истории?

— Вне всякого сомнения!

Я беру ручку.

— Тогда валяй. Только с самого начала.

«Несколько лет назад ветреным мартовским вечером Шарлотта позвонила подруге и сообщила: