Читать книгу "Тайна брига "Меркурий" - Владимир Шигин"

В заключение капитан-лейтенант Казарский доносит, что он не находит ни слов, ни возможности к описанию жара сражения, им выдержанного, а еще менее той отличной храбрости, усердия и точности в исполнении своих обязанностей, какие оказаны всеми вообще офицерами и нижними чинами, на бриге находящимися, и что сему токмо достойному удивления духу всего экипажа, при помощи Божией, приписать должно спасение флага и судна Вашего Императорского Величества Итак, 18-пушечный российский бриг в продолжение 3 часов сражался с достигшими его двумя огромными кораблями турецкого флота, под личною командою главных адмиралов состоящими, и сих превосходных сопротивников своих заставил удалиться.

Столь необыкновенное происшествие, доказывающее в чрезвычайной степени храбрость и твердость духа командира судна и всех чинов оного, обрекших себя на смерть для спасения чести флага, ими носимого, превышает всякую обыкновенную меру награды, какую я могу назначить сим людям, и токмо благость и неограниченные щедроты Вашего Императорского Величества в состоянии вознаградить столь достойный удивления подвиг, который, подвергая всеподданнейше на благоусмотрение Ваше, Всемилостивейший Государь, подношу для себя табель о числе людей, на бриге состоящих, и список офицерам оного».

* * *

Разумеется, что нельзя говорить о бое «Меркурия», не ознакомившись и с рапортом самого А.И. Казарского: «Когда замечено было приближение Турецкого флота к бригу, я, следуя сигналу командира фрегата “Штандарт”, лег гальвиндом (направление к ветру 90 градусов, т.е. полветра) при юго-западном ветре, имея неприятеля на юг. Вскоре оказалось, что перемена курса принесла мало пользы. Лучшие ходоки неприятельского флота — два корабля, один 110-пушечный “Селемие”, под флагом командующего флотом — капудан-паши, а другой 74-пушечный “Реал-бей”, под адмиральским флагом младшего флагмана, приметно настигали бриг, а в исход второго часа пополудни они были от меня в расстоянии полутора пушечного выстрела. В это время ветер стих, и ход преследующих кораблей уменьшился. Пользуясь этим обстоятельством, я прибегнул к единственному средству ускорения хода, к веслам, надеясь посредством их увеличить расстояние, отделявшее бриг от неприятеля; но не прошло и получаса, как ветер посвежел снова, корабли стали приближаться к бригу и открыли по нему огонь из погонных пушек. Видя совершенную невозможность уклониться от неравного боя, я собрал совет из офицеров. Поручик корпуса штурманов Прокофьев, от которого первого было потребовано мнение, предложил “взорвать бриг, когда он будет доведен до крайности”.

Вследствие этого мнения, принятого единогласно, было положено защищаться до последней возможности и, если будет сбит рангоут или откроется большая течь, тогда схватиться с ближайшим неприятельским кораблем, и тот офицер, который останется в живых, должен зажечь крюйт-камору (пороховой погреб), для чего был положен на шпиль пистолет. После этого, обратившись к нижним чинам, объяснил я им, чего ожидает от них Государь и требует честь императорского флага, нашел в команде те же чувства, как и в офицерах: все единогласно объявили, что будут до конца верны своему долгу и присяге.

Успокоенный таким единодушием, я приказал прекратить действие веслами, поставить людей к пушкам, сбросить в море ял, висевший за кормой, и открыть огонь из ретирадных портов. Вскоре 110-пушечный корабль начал спускаться с тем, чтобы занять место с правой стороны брига и дать продольный залп; но Меркурий избежал последнего, приспустившись вовремя. Таким образом, еще около получаса бриг подвергался выстрелам одних погонных пушек, но потом был поставлен между двумя кораблями, каждый из которых сделал два залпа по бригу, после чего с корабля капудан-паши закричали: “Сдавайся и убирай паруса”. Ответом на это были залп всей артиллерии и дружный ружейный огонь. Тогда оба корабля, сдавшись к корме брига, открыли по нему непрерывную канонаду ядрами, книппелями и брандскугелями, которыми был произведен пожар, вскоре, однако, потушенный. Во все время Меркурий не прерывал своего огня, стараясь по возможности уклоняться от продольных выстрелов, пока канонирам брига удалось перебить ватер-штанги бугшприта (горизонтальное или наклонное дерево, выдающееся с носа судна, к которому крепятся косые маневренные паруса) и повредить гротовый рангоут (грот-мачта) “Селемие”, что заставило последний закрепить трюсели, грот-бом-брамсель и брамсель (грот, гротмарсель-второй, снизу парус над гротом, над ним брамсель, выше бом-брамсель), привести к ветру и лечь в дрейф; но прежде прекращения действия он послал бригу залп со всего борта Другой корабль продолжал сражение, переменяя галсы под кормой брига, и бил его продольными выстрелами, которых никакими движениями невозможно было избежать, но все же “Меркурий” отстреливался до того времени, пока счастливым выстрелом удалось повредить грот-руслень (плошадка рулевого управления у грот-мачты), перебить фор-брам-рей, левый нок фор-марса-рея, падение коего увлекло за собой лисели (дополнительные паруса), на той стороне поставленные; тогда и этот корабль привел в бейдевинд (курс, близкий к линии ветра), через пять часов сражения…»

В воспоминаниях участника этих событий штурманского кондуктора С. Дмитриева рассказывается о некоторых весьма любопытных деталях боя. Весьма интересна информация о подвиге матроса Щербакова, который погиб от турецкой пули, заслонив своим телом Казарского, о корабельном плотнике Пальчикове, который во время боя умудрялся, несмотря пролетавшие мимо пули, заделывать многочисленные пробоины корпуса судна. Описывает Дмитриев и то, что команде с большим трудом удалось потушить пожар, возникший от брандскугеля, врезавшегося в борт рядом с пороховым погребом, как канониры Лисенко и Кабанов меткими выстрелами повредили рангоуты обоих вражеских кораблей, заставив их лечь в дрейф, и, как вся команда, борясь за живучесть корабля, изнемогая от усталости, откачивала воду из поврежденного трюма.

Отметим, что если о поразительной меткости Лисенко (в некоторых источниках он указан как Лысенко) и Кабанова, которая обеспечила победу «Меркурию», известно достаточно хорошо, то подвиг матроса Щербакова описан только в воспоминаниях С. Дмитриева. Это достаточно удивительно, ведь не каждый день матросы заслоняют своей грудью командиров. Когда в 1854 году при обороне Севастополя произошел подобный случай и матрос Шевченко ценой своей жизни спас от смерти лейтенанта Бирилева, об этом узнала вся Россия. О подвиге Шевченко писали стихи и рисовали картины, ставили памятники. В данном же случае — полное молчание. О подвиге Щербакова не упомянул в своем рапорте ни адмирал Грейг, ни сам командир «Меркурия». Это по меньшей мере странно. Не хочется думать, что Казарский проявил такую вопиющую неблагодарность по отношению к спасшему его матросу. Единственно возможное объяснение молчанию о Щербакове, что он находился рядом с Казарским, был убит (ранен?) подле него, а потому заслонял его или нет, командир брига сказать в точности не мог. Выстрел, полет пули и падение пораженного пулей матроса было делом одного мгновения, а потому, возможно, занятые каждый своим делом матросы «Меркурия» не имели возможности в точности определить нюансы гибели Щербакова Разговоры между ними о том, что Щербаков погиб, закрыв собой Казарского, могли возникнуть во время разговоров на баке рке после боя. Впрочем, все могло быть и так, как описал С. Дмитриев и о чем промолчал Казарский.