Читать книгу "Нить неизбежности - Сергей Станиславович Юрьев"

Входная дверь бесшумно отворилась, и он двинулся вперёд мимо стоявшего навытяжку адъютанта. Мимоходом глянув на себя в зеркало, генерал Сноп решил, что уже пора слегка подстричь бороду, а то седые завитки закрывают верхний ряд орденских планок.

26 августа, 16 ч. 30 мин., Пантика.

До назначенного времени оставалось ещё полтора часа, а до комендатуры — пятнадцать минут неторопливым шагом. Но всё, что он планировал, было уже сделано. Кудлатая тёмно-русая борода осталась на горячем асфальте возле ног уличного цирюльника, а вместо нечёсаных косм, свисающих на несколько вершков ниже плеч, образовался уставной чубчик и полувершковый ёжик, совершенно не скрывающий неровностей черепа. Пятно густого загара вокруг носа и глаз обрамлено совершенно белой кожей, обтягивающей подбородок и верхнюю часть лба. Цветная рубаха навыпуск, белые шорты до колен, сланцы и тёмные очки выброшены в мусорный бак, стоявший возле магазина, где по дешёвке удалось купить неходовой в это время года полувоенный френч, брюки из парусины и лёгкие кроссовки, которые хорошо если протянут хотя бы несколько дней. В общем, вид получился не менее причудливый и экстравагантный, чем был. Прошлый прикид оставлял больше возможностей затеряться в толпе, но смысла в этом уже не было. Когда-то он надеялся, что пройдёт совсем немного времени, и Тайная Канцелярия забудет о существовании своего блудного сына, но сегодняшнее явление полковника Дины на пляже, во-первых, прикончило эту надежду, а во-вторых, дало понять, что он не так уж и раздосадован неожиданным вниманием.

«Сегодня в 18:00 жду вас в уездной комендатуре…» — звучало как приказ, но на самом деле за этими словами скрывалось нечто более значительное. «У меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться», — вот такая фраза лучше бы отражала суть происходящего. Но зачем, спрашивается, Тайной Канцелярии понадобился отставник, страдающий тихим помешательством, который за три года ни разу не попытался хоть как-то примирить своё прошлое с текущим моментом существования, а самого себя — с естественным для всякого гражданина чувством долга.

Теперь он шёл в противоположную от комендатуры сторону, время от времени оглядывая бредущую по улице пёструю толпу, выискивая недремлющее око наружного наблюдения. Но либо слежка была организована слишком умело, либо её не было вообще.

Итак, ещё три часа назад он считал себя ходячим мертвецом, за которым повсюду таскается навязчивый кошмар, без спросу приходящий из прошлого. Казалось, что любое воспоминание о шести годах службы в Спецкорпусе может вызвать лишь всплеск отвращения; казалось, что нет такой силы, которая заставила бы его выбраться из той ямы забвения, куда он старательно погружался три последних года; казалось, что жизнь давно закончилась, что физическая смерть — лишь пустая формальность, которая не стоит даже того, чтобы к ней готовиться; казалось, что вечность, наполненная то ли покоем, то ли страданием, уже плещется у самых ног. И вот — только одна фраза, сказанная как бы невзначай, разрушила эту иллюзию. Только одна фраза, сказанная вовремя… Вдруг оказалось, что на самом деле уже нет ни той привычной ноющей боли, от которой всегда знаешь, где расположена душа, ни страхов, которые уже казались родными и домашними, — на самом деле они давным-давно отвязались, а он, видимо, просто проспал этот торжественный момент. То, что действительно было, — это заботливо взращенная жалость к самому себе.

А может быть, не ходить никуда? Борода отрастёт, одёжка поизносится, за место на пляже со счёта капает автоматом — до поздней осени крыши над головой не потребуется… А если вдруг станет совсем невмоготу, можно пуститься вплавь к ромейским берегам — всего-то полторы тысячи вёрст, а если вертолёт пограничной стражи углядит нарушителя священных рубежей, значит, и того ближе — до дна на шельфе не больше сотни аршин…

Он поймал себя на том, что уже несколько минут смотрит на щербатую каменную кладку стены акрополя древнего ахайского города Пантики, из-за которой торчит шпиль новенькой часовни Поминания Погребённых Водами. Шальная мысль возникла внезапно, и не было особых причин, чтобы ей противиться. Он продвинулся вперёд на несколько шагов и ощупал ладонями выступы изъеденного временем камня. Вспомнился ночной штурм форта Гранда-Брохо на Бандоро-Ико, где засели последние противники законного президента Рокко Маро. Штурма, по сути, и не было — рота Спецкорпуса ночью поднялась по такой же вот стеночке, а наутро ей осталось только изобразить почётный караул для мёртвых врагов и конвой для пленных.

Нет, всё-таки с головой в порядке далеко не всё… Онисим отвлёкся от воспоминаний, когда уже висел над землёй на высоте полутора десятков аршин, внизу собралась толпа зевак, а из узкого переулка выруливал экипаж Службы Спасения. Интересно, что или кого они собрались спасать — придурка, который полез на памятник архитектуры, или сам памятник, который, по слухам, за последние две тысячи лет и так успел выдержать более семидесяти штурмов? В самом деле, цепляешься за выбоину и не знаешь, от чего она возникла — то ли от булыжника, брошенного согдийской катапультой, то ли от ромейского чугунного ядра. Но в любом случае следует поторопиться — столько времени старательно избегал всякого внимания к собственной персоне и вот на тебе — выпендрился: устроил цирк перед курортной публикой, разве что шляпу для подношений внизу не оставил… А может быть, спасатели как раз для того и прибыли, чтобы спасти сборы от представления, а потом вычесть сумму податей и стоимость амортизации памятника архитектуры?

Нога соскользнула с уступа, и вниз покатился камушек двухтысячелетней давности. Зеваки уже были оттеснены за волчатник, но несколько осколков всё же зацепили толпу, и снизу раздался усиленный мегафоном окрик:

— Эй ты, чудик! Лезь аккуратнее.

Но теперь можно было не обращать внимания на крики — на пути попалась быстро расширяющаяся трещина, и остаток пути занял не более пары минут. На верхней галерее, откуда в былые времена храбрые ахаи лили на врага кипящую смолу, не было никого. Соболь посмотрел на свои содранные ладони и присел в тени каменного парапета. Теперь, пока не повязали, надо было добраться до часовни. Зачем? А просто так — чтобы весело было. В конце концов, почему бы бойцу Спецкорпуса, следуя к новому месту назначения, не заглянуть в храм — причаститься и исповедоваться на всякий случай?! Помнится, в последний раз эту процедуру над всем взводом проделывал отец Анфим, полковой капеллан — как раз перед отправкой на ту самую операцию. «Что, греховодники, — припёрлись?! Ужо благословлю, так благословлю. Мало не покажется!» — Батюшка сам отслужил в десанте лет пятнадцать, пока его не контузило. А ведь неспроста оно возникло — это желание лезть на стенку — только-только созрел план отправиться в плавание, которое могло закончиться на дне морском, как на глаза попался шпиль вот этой самой часовни — Поминания Погребённых Водами. Значит, то ли душа пока не желает расставаться с судьбой, то ли судьба эту душу от себя не отпускает раньше времени. К тому же, оказывается, не так уж плохо сознавать, что ты хоть кому-то нужен или просто понадобился — пусть даже Родине, которая однажды уже чуть не пустила его на пушечный фарш. Но сознавать что-то более конкретное ещё рано — до 18:00 ещё не меньше часа, и можно приятно удивить Их Превосходительство своевременным появлением.