Читать книгу "Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи"

Эрмин почувствовала, что кто-то гладит ее по плечу. Это был Мукки. Темноволосый, с золотистой кожей, мальчик серьезно смотрел на нее, и в его темных глазах она различила острую тревогу.

— Не надо больше плакать, мама, — с грустью сказал он. — Папа скоро вернется и утешит тебя.

Подошли Лоранс с Мари, милые крошки с ясными голубыми глазками, их светло-русые волосы были перехвачены розовыми лентами. Поверх серых шерстяных платьев на них были надеты передники в цветочек. Девочки тоже казались необычно взволнованными, но не так, как Мукки.

— Эрмин, приласкала бы ты детей! — посоветовала ей Мадлен. — Вот, пришли, хорошо себя ведут. Хотят видеть свою маму.

И молодая кормилица подкрепила свои слова легкой улыбкой, в которой сквозило сострадание. От нее просто веяло добротой.

— Эрмин, ты мне как сестра. Я хочу, чтобы ты успокоилась. Весной мы могли бы съездить вместе помолиться перед статуей Катери Текакуиты[9]в базилике Сент-Энн-де-Бопре. Это недалеко от Квебека. Я там побывала до замужества, и со мной произошло что-то необыкновенное. Я и без того уже верила в Господа нашего Иисуса Христа, но там во мне проснулось желание посвятить свою жизнь Богу. Увы, моя семья решила по-иному. Я уверена, Эрмин, что как только ты посмотришь на лицо Катери, так сразу воспрянешь духом. Катери происходит из племени ирокезов, чуть было не лишилась жизни в том же возрасте, что и моя девочка, Шарлотта. Отцы-иезуиты посвятили ее в монахини. Было это почти триста лет назад, во времена правления Людовика XIV во Франции.

Воодушевление Мадлен тронуло Эрмин.

— Мы съездим туда, если тебе этого хочется, — вздохнула она.

— Дело не в том, что мне этого хочется, — возразила Мадлен, — нужно исцелить твою рану. Ведь у тебя, Эрмин, сердце кровью обливается.

Лоранс подалась вперед и принялась внимательно рассматривать платье матери, словно пытаясь найти следы крови. Мукки прижался лицом к ее груди. Мальчику было не по себе: отец не возвращался, а мать все плакала и плакала.

— Мам, надо позвать Киону, — заявил он наконец.

Само звучание этого имени заставило Эрмин вздрогнуть. Она тут же посмотрела в сторону двери, но передумала.

— Не надо, она может простудиться. Пусть сидит вместе с Талой в тепле, — сказала она. — На полдник Мадлен нажарит оладий.

«Киона! — улыбнувшись, подумала Эрмин. — Даже Мукки заметил, что эта пятилетняя девочка наделена особым даром. Помнится, когда я впервые ее увидела, ей было не больше полугода. Однако я сразу же почувствовала, что меня к ней неодолимо тянет, возникает необычное желание никогда не расставаться с нею. Я тогда и не знала, что она моя сводная сестра, плод греховной любви моего отца и Талы, моей свекрови. Кому какое дело! Счастье, что Киона есть. Она дарит нам радость, излучает свет… Да, мне надо увидеть Киону! Она единственная, кто может меня спасти — я в этом уверена!»

Мукки с хмурым видом играл в мяч, однако ему хотелось побежать на поляну, постучаться в дверь бабушкиного дома, посадить Киону на закорки и принести сюда. Они бы играли в лошадки, а девочка заливалась бы смехом, от которого у него на душе становилось светло.

Вскоре к потрескиванию дров присоединился манящий запах жарившихся пирожков. Щебетали близнецы, распевая какую-то считалочку. Они двигали по столу подаренные Тошаном фигурки из крашеного дерева.

«Я не должна переносить свои страдания на детей, но у меня нет сил скрывать их, — подумала Эрмин. — Если бы только Шарлотта была здесь! Мне так ее не хватает, ее тоже! Зато у мамы этой зимой будет помощница. И потом, не такая уж я наивная: моя Лолотта надеется как можно скорее заполучить Симона».

Лолотта всегда питала нежные чувства к старшему сыну Маруа. Эта семья тоже участвовала в воспитании Эрмин в Валь-Жальбере. Симон в свои двадцать пять все еще не был женат, и это ободряло Шарлотту, уверенную в том, что она добьется своей цели, выйдет за него замуж.

«Как мы далеко от моего поселка! — взгрустнула Эрмин. — Что там сейчас делает мама? Она пишет мне нечасто, все ее мысли теперь только о Луи. Отец, похоже, без ума от него. А я так редко вижу своего братика».

Нечего слезы лить. К собственному горю прибавилась новая забота — подспудная, тревожащая. В Германии Гитлер разжигает гибельный пожар, который уже мало-помалу охватывает весь мир. Объявлена война. Судя по сообщениям в газетах, Канада тоже к ней готовится и вскоре направит в Европу свои войска.

— Мне надо выйти! — вдруг воскликнула она. — Мадлен, присмотри за детьми, я скоро вернусь. Мне что-то совсем нехорошо.

Эрмин надела меховые сапоги и теплую куртку. Сама не своя, она опрометью бросилась из дома. Двор стал выглядеть по-другому: появился построенный Тошаном загон с решетками для ездовых собак. Его мать, Тала, жила в маленьком домике метрах в шестидесяти от поляны. Туда и поспешила Эрмин.

— Киона, помоги мне! — прерывисто дыша, повторяла она, пробираясь по свежему — чуть не по колено — снегу. — Мне страшно, мне так страшно! Киона, сестра моя, помоги мне!

Она никогда не позволяла себе так называть девочку. Только оказавшись в одиночестве на улице, где падал густой снег и дул ветер, она осмелилась произнести это слово — «сестра». Происхождение Кионы должно оставаться тайной — этого потребовала Лора Шарден. Девочка никогда не должна узнать, что она одной крови с Эрмин и что у нее есть сводный брат-ровесник Луи Шарден.

— Киона! Тала! — позвала Эрмин, стучась в дверь.

Свекровь открыла тотчас же. Ее слегка надменное красивое лицо, окаймленное седеющими прядями, дрогнуло при виде печального зрелища, которое являла собой гостья. Однако она встретила Эрмин улыбкой, взяла ее за руку.

— Тише, Эрмин, мы здесь! — успокоила ее Тала.

Эрмин бросила скорбный взгляд на комнату, которая показалась ей совершенно нежилой, хотя в сложенном из камней очаге ровно гудел огонь, а ее убранство было пестрым и разностильным, столь милым сердцу Талы.

— Где она? — встревоженно спросила Эрмин. — Где Киона?

— Посмотри там! — ответила Тала.

Занавеска отгораживала угол, где стояла кровать Кионы. Эрмин подошла к занавеске и слегка ее отодвинула.

Девочка была здесь, она сидела на пушистой медвежьей шкуре. От масляной лампы падал слабый золотистый свет. И в этом рассеянном свете Киона сияла, как живая статуя из чистого золота. Она играла с куклой, которую сшила ей Тала. В свои пять с половиной она была не по годам развитой и на редкость сообразительной. Говорила она намного лучше близнецов, которые были старше ее на три месяца. Малейшее колебание пламени тут же отражалось на ее смуглом личике и двух рыжеватых косичках. В первые месяцы после рождения волосы у нее были каштановые, но постепенно посветлели, что забавляло и удивляло Эрмин, Тошана и Талу.