Читать книгу "Странные женщины - Елена Белкина"

Я каждый день счастлив, я по пять часов с ней рядом сижу. С начала этого года, она тогда еще «Мисс губернией» не стала, но я уже понял, что люблю. Вообще-то еще раньше понял. Но я тогда все в приличного и тихого играл. То есть я на самом деле и есть приличный и тихий. Но… Рекламная пауза. Короче, на первом же уроке села к ней Мила-отличница, они два года вместе сидели. Тут я подхожу и говорю, что пересядь, пожалуйста.

С какой стати?

А с такой стати, что я Машу люблю!

Мила с ума сошла и смылась, я сел, кругом тишина. А я говорю спокойно, нормально, так, что все слышат: я тебя, Маша, действительно люблю, но ты не беспокойся, я приставать к тебе не буду. Я тебя буду молча любить.

Это было что-то!.. Между прочим, я в самом деле стараюсь с ней поменьше говорить. Даже жалею, что сел рядом. Я не хочу ее другом становиться. Это опасно. Она и так мне говорит то, что никому не говорит. Это опасно. Я умный, знаю: если с женщиной станешь другом, то потом в другой разряд трудно перейти. Она в тебе не видит мужчину уже. Поэтому я рядом, а как будто меня нет. Потому что хочу неожиданно появиться, как будто это не я. А если ничего не получится, я повешусь. И одним замечательным политиком будет меньше. Бедная наша страна!

ОНА

Писем ты от меня не дождешься. У меня на среднем пальце правой руки и так шишка от авторучки: профессиональная мозоль. Я ведь старательная, я до сих пор поурочные планы пишу. А надо еще диктанты проверять, сочинения, изложения, доклады, рефераты…

Я плохой учитель, потому что не люблю детей. Может, потому что у самой нет детей. Это ты виноват, ты продержал меня до тридцати лет. То говорил, что надо уладить дела. Потом жена заболела, грешно бросать в такой момент. Потом еще что-то. Пять с половиной лет ты меня держал. А потом взял и уехал. Вместе с семьей, с концами. Нет, ты не бессердечный совсем человек, ты прислал письмо с обратным адресом, рискуя, что я могу приехать…

Но ты хорошо меня знаешь, знаешь, что я не приеду. Но не надо было писать о своей печали и грусти. Не верю. Что писем ждешь — верю. Тебе там одиноко, вот и хочется с кем-то поговорить, хотя бы письменно. Но писем не дождешься. Буду вот на магнитофон наговаривать, а потом, может, пришлю, а может, и нет. Я это скорее для себя наговариваю. Но настолько привыкла к тебе обращаться, в том числе тогда, когда тебя рядом нет, что по привычке говорю будто бы тебе. Рассказываю.

А рассказывать нечего. Живу теперь одна, а не с больной мамой. Ты об этом мечтал. То есть не о смерти мамы, конечно, но чтобы у нас с тобой была квартира. И вот она есть. Я променяла опостылевшую свою окраину, свою опостылевшую опустевшую двухкомнатную квартиру на однокомнатную в центре. И меня взяли на работу в одну из лучших городских гимназий. Она недавно стала гимназией, школа как-то привычней звучит. И для учителей, и для учеников. Устроил меня старый мой друг, то есть такой же молодой, как я, но мы двенадцать лет знаем друг друга, учились вместе, он быстро пошел в гору и теперь в городском управлении образования. Редкостный подлец, между нами говоря, ужасно не хотелось пользоваться его помощью, но нет теперь ни у кого принципов, а я чем лучше других?

Как скучно это все.

Могу тебя порадовать: у меня никого нет. Я знаю, хотя я тебе теперь не нужна, но тебе все равно будет приятно, что у меня никого нет. И возможностей нет. В школе мужчины: завхоз-пенсионер, физкультурник с голосом-тенором и широкими бедрами, по-моему, голубой, хотя ничем себя не выдает, и математик, человек не от мира сего, забывающий за своей математикой обо всем на свете, в том числе и голову помыть.

Так что школа — и дом. Подруг нет, друзей нет. То есть какие-то знакомства остались, но я за пять с половиной лет настолько от всех отвыкла, что привыкать заново, налаживать связи — не хочу. Пожалуй, я рожу ребенка. Мне надо только найти кандидата. Здорового, красивого, умного. Почему ты не оставил мне ребенка? Ты ведь знал, что уедешь. Боялся, что я какой-нибудь иск предъявлю? Но ты же меня знаешь. Или себя боялся: вдруг полюбишь появившегося ребенка и рухнут все планы, рухнет карьера… Дурак, ей-богу. Оставил бы ребенка, и я бы тебе по гроб жизни благодарна была. И никаких писем не писала бы, ни звуковых, ни бумажных. А теперь вот сиди и слушай.

Я сказала, что не люблю детей, но это не точно. Я не люблю почему-то младший и средний школьный возраст, с шести до четырнадцати. А маленьких я люблю. И люблю старших. С ними можно уже говорить. А с маленькими, совсем маленькими, там вообще не надо говорить. То есть надо, но это просто гульканье материнское. А со средними и разговор какой-то средний, какой-то полуразговор, я этого не умею. Со старшими же можно уже почти всерьез, они меня за это, кажется, начинают понемногу уважать. Они чувствуют неподдельный интерес к себе. Они не знают, что это не просто интерес, а зависть. Нет, серьезно. Я вдруг на старости лет начала завидовать им. Я бы хотела оказаться вместе с ними. Не то чтобы заново начать, но… Не знаю… Я тебе скажу одну вещь, только ты не падай. С одной стороны, я вроде еще от тебя не отошла, с другой если б ты вернулся, я бы послала тебя к черту. Я вас, взрослых мужиков, видеть не могу: вы потные и вонючие козлы.

Давай разберемся, как это получилось. У тебя время есть? У меня целый вечер свободный.

Значит, как получилось… Я жила с мамой и бабушкой, росла в ласке. И мне было хорошо. Училась в школе, влюблялась в мальчиков, но всегда только издали. Мне так больше нравилось. В старших классах у многих начались уже плотские амуры, сексуальная революция и до нас добралась помаленьку, а я все в сторонке, застенчивая была и вообще как-то… Хочешь не хочешь, а воспитание сказывается, меня же воспитали в строжайших правилах. Я маминого упрека боялась больше, чем ты падения курса рубля в десять раз… Не смешно, я знаю. У меня, кажется, с чувством юмора стало совсем плохо. У одиноких людей нет чувства юмора, а я от природы одинокий человек и навсегда им останусь, даже если с кем-то буду жить, хотя сейчас дико это представить. Ну вот, такой скромницей и окончила школу, а потом университет. Может, не хотела с детством расставаться. Это то, что для простоты называют инфантильностью, а на самом деле…

(Пауза.)

На самом деле все сложнее, но я пока не могу объяснить.

Ты и сам все помнишь, а я помню твое удивление. Была бы некрасивая, больная, с изъянами физическими, а тут все в полном порядке — и никого не было! А я сказала, что тебя ждала. Ты поверил. У мужчин всегда так, они легко верят тому, что для них приятно. На самом деле, если честно, я просто решила, что пора заканчивать детство. Я страшно боялась, и очень благодарна тебе, что ты проявил такт и… ну и все прочее. То есть, вот тебе еще один сюрприз, я выбрала тебя сознательно, можно сказать, для утилитарной цели. А все остальное пришло потом.

И началась взрослая жизнь, и мне было хорошо, но, странное дело, вот прошло всего несколько месяцев, а я почти об этом не вспоминаю, будто этого не было, будто я опять инфантильная и никем не тронутая.

И я на равных с ними, со своими учениками, особенно, конечно, с теми, к кому меня назначили классной наставницей. Это такая маленькая месть администрации за то, что меня им навязали: дали мне трудный выпускной класс, от которого отказался безумный математик, не выдержал, грозился из школы сбежать, а его ценят, потому что преподаватель он от Бога и его ученики на городских олимпиадах постоянно побеждают. Но бывает: не сошлись характерами.