Читать книгу "Особо опасен - Джон Ле Карре"

Но Мелик понимал, что у нее на уме совсем другие мысли, которыми она не спешит с ним поделиться. Аллах услышал ее молитвы и послал ей второго сына взамен отобранного мужа. А то, что он был нелегалом и полоумным уголовником, возомнившим о себе незнамо что, похоже, ее просто не интересовало.

#

Он был из Чечни.

Это выяснилось на третий день, когда Лейла ввергла в шок их обоих, связав пару фраз по-чеченски, что явилось для Мелика полнейшей неожиданностью. Изможденное лицо Иссы на секунду осветилось озадаченной улыбкой, которая, впрочем, тут же погасла, а сам он словно онемел. Но ее лингвистические способности объяснялись просто. В детстве, в турецкой деревне, она играла во дворе с чеченскими детьми и усвоила какие-то азы чужого языка. С первой минуты, только увидев Иссу, она подумала, что он чеченец, но оставила эту мысль при себе, потому что с чеченцами надо держать ухо востро.

Он был из Чечни, его мать умерла, и все, что от нее осталось, — это золотой браслет с мини-Кораном, который она надела ему на руку перед смертью. Но когда и как она умерла и в каком возрасте он унаследовал браслет — эти вопросы он либо не понимал, либо не желал понимать.

— Все ненавидят чеченцев, — объясняла Лейла сыну, в то время как Исса с опущенной головой наворачивал еду. — Кроме нас. Ты слышишь меня, Мелик?

— Я тебя слышу, мама.

— Все, кроме нас, преследуют чеченцев, — продолжала она. — Это стало нормой в России и в мире. И не только чеченцев, но всех российских мусульман. Путин подвергает их гонениям, а Буш его поощряет. Пока Путин называет это войной против террора, он может делать с чеченцами все, что ему заблагорассудится, и никто его не остановит. Разве не так, Исса?

Но короткий миг радости давно миновал. На лице снова залегли тени, в голубиных глазах светилась тоска, костлявая ладонь легла на браслет, словно защищая его от посягательств. Не молчи, черт долговязый, негодующе потребовал Мелик, но не вслух. Когда кто-то неожиданно заговаривает со мной по-турецки, я отвечаю на том же языке, по закону вежливости! Так почему бы тебе не сказать моей матери несколько учтивых слов по-чеченски, или ты слишком увлечен поглощением даровой жратвы?

Были вещи и посерьезнее. Тайком проинспектировав чердак, который Исса теперь считал своей суверенной территорией, — в это время парень, по обыкновению, беседовал в кухне с Лейлой, — Мелик сделал несколько разоблачительных открытий: скрытые запасы еды, свидетельствовавшие о возможном плане бегства; украденная из семейного альбома в гостиной фотография-миниатюра помолвленной сестры Мелика в восемнадцать лет — женская головка и плечи, в позолоченной рамке; а еще отцовская лупа, лежащая на раскрытом телефонном справочнике Гамбурга, в разделе многочисленных банков.

— Господь дал твоей сестре чудесную улыбку, — радостно отреагировала Лейла в ответ на бурные возмущения сына, утверждавшего, что они приютили не только нелегала, но еще и извращенца. — Ее улыбка снимет тяжесть с сердца Иссы.

#

Итак, говорил Исса по-чеченски или не говорил, родом он из тех краев. Его родители умерли, но на все конкретные вопросы он отвечал озадаченным выражением лица, таким же, как у тех, кто его приютил, и туманным взглядом куда-то в угол. Экспатриант, бездомный, бывший преступник и нелегал, он, однако, не сомневался в том, что скоро его нищенству придет конец и Аллах обеспечит его всем необходимым для занятий медициной.

Когда-то Мелик тоже мечтал стать врачом и даже добился от отца и дядьев обещаний совместно профинансировать его обучение, что означало для семьи немалые жертвы. Сыграй он футбольных игр поменьше и покажи результаты на вступительных экзаменах получше, сегодня был бы студентом-первокурсником медицинского факультета и вкалывал до седьмого пота, дабы им гордилась его родня. Поэтому можно понять, что легкомысленные слова Иссы о том, что Аллах позволит ему осуществить то, в чем он, Мелик, потерпел очевидную неудачу, заставили последнего махнуть рукой на предупреждения матери и устроить нежелательному гостю допрос с пристрастием — но со всей мягкостью, продиктованной его великодушным сердцем.

Они были в доме одни. Лейла ушла за покупками, и раньше полудня он ее не ждал.

— Ты, наверно, изучал медицину? — предположил он, усаживаясь рядом с Иссой для большей доверительности и представляя себя в роли изощренного следователя, какого еще белый свет не видывал. — Это здорово.

— Я бывал в больницах, эфенди.

— В качестве практиканта?

— Пациента, эфенди.

«Эфенди». Откуда это у него? Не иначе как из тюрьмы.

— Но ведь это не одно и то же, не правда ли? Врач должен разбираться в чужих болезнях. А пациент просто ждет, когда врач поставит ему диагноз.

Исса обдумывал это утверждение, как он обдумывал любые утверждения, даже самые невинные, демонстрируя сложную гамму чувств: ухмылочка куда-то в пространство, поскребывание бородки тонкими пальцами и, наконец, лучезарная улыбка… без ответа.

— Сколько тебе лет? — Мелик задал вопрос в лоб, неожиданно для самого себя. — Если мне позволено спросить, — добавил он не без доли иронии.

— Двадцать три, эфенди, — ответил парень, опять-таки после долгого раздумья.

— Не так мало. Даже если ты завтра получишь вид на жительство, ты сможешь стать квалифицированным врачом не раньше тридцати пяти. И тебе необходимо выучить немецкий, что тоже потребует денег.

— А еще я, с Божьей помощью, женюсь на хорошей женщине, и у меня будет много детей, два мальчика и две девочки.

— Боюсь, что не на моей сестре. У нее в следующем месяце свадьба.

— Пусть Господь пошлет ей много сыновей, эфенди.

После короткой паузы Мелик сделал новый выпад:

— А как, собственно, ты оказался в Гамбурге?

— Это малосущественно.

Малосущественно? Откуда он знает такое словцо? Да еще по-турецки?

— Разве ты не знал, что в этом городе к беженцам относятся хуже, чем где-либо в Германии?

— Гамбург — это мой дом, эфенди. Именно сюда они меня привезли. Таков божественный промысел.

— Кто тебя привез? Кто они?

— Это целая цепочка, эфенди.

— То есть?

— Отчасти турки. Отчасти чеченцы. Мы им платим. Они берут нас на борт. Прячут в контейнер. В контейнере нечем дышать.

Лицо Иссы покрылось испариной, но Мелик слишком далеко зашел, чтобы вдруг отступить.

— Мы? Кто это мы?

— Такая группа, эфенди. Из Стамбула. Плохие люди. Их не уважают. — Опять этот тон превосходства, даже когда он говорит на ломаном турецком.

— Сколько же вас было?

— Может быть, двадцать. Холодный контейнер. Через два-три часа очень холодный. Корабль шел в Данию. Это удача.

— Ты хочешь сказать, в Копенгаген? В столицу Дании?