Читать книгу "Птица над городом, или Две недели из жизни оборотня - Елена Клещенко"

— М-да…

На более интеллектуальный ответ меня не хватило.

— И не говори, подруга.

— Так ты заклятье-то снимешь?

Наталья несколько мгновений молчала. Достаточно долго, чтобы я пожалела, что спросила.

— Сниму. Минут через… десять. Скажу, что ему крупно повезло, и пошлю убирать актовый зал, там дежурные уже трудятся.

— А с Ламбертом поговоришь?

— Галка, ты по делу пришла или как?

— По делу, — вздыхаю я. — Насчет зоологии. Три часа в неделю до Нового года возьму.

— Шесть.

— Чего шесть?!

— Часов, — хладнокровно уточняет госпожа директриса. — По уроку в день, в среду два, но могу сделать первыми.

— Наталка, среди твоих Обликов крокодила, случайно, нет?!

— Ты знаешь, что нет. И крокодила нет. И учителей свободных нет. И сил, чтобы проверяющих отражать, тоже нет, а опять ведь придут, заразы… Окна в расписании — есть.

— Ты на меня не дави. Шесть не могу.

— Тогда четыре.

— Договорились.

Знала же, чем все это кончится!

— И москвоведение в летающих группах, — безмятежно договаривает нахалка Наталка. Нет, а вот такого поворота темы я не предвидела!

Пока я хватаю ртом воздух, Наталья разъясняет:

— Галка, ну ты же понимаешь, кого мне еще просить? У тебя педагогическое образование есть, документы в порядке. И профессия подходящая, город ты знаешь лучше самого супер-пупер-компьютера в мэрии. Не могу же я человека со стороны брать, помнишь ту историю…

— Моя профессия предполагает почти круглосуточную занятость, — мрачно напоминаю я.

— Галка, не надо рассказывать сказки о вашей занятости педагогу.

— Хорошо, не буду.

— Ты согласна.

— Я подумаю.

— Думай, думай. Про зоологию мы договорились, берешь пять ча…

— Четыре часа!

— Ну Галочка…

— Четыре, — тоном ниже, но непреклонно отвечаю я. — Ламберта попроси, пусть расскажет детишкам, как прожить месяц ужом в таежном болоте!

— Питаясь пиявками и спецпайком, — уточнила Наталка. — И не ослабляя бдительного контроля за местностью.

Мы обе хихикаем.

— Да, ОБЖ он и так ведет, — с непонятной интонацией сказала Наталья. — Полезный предмет, чего уж там. Глядишь, и вправду придется Ламберта просить…

— Что-нибудь случилось?

— Да нет, наверное. Пока непонятно… Так, сердце не на месте.

— А ты кури побольше с утра.

— А ты учи меня, подруга, — огрызается госпожа директриса. — Придешь домой, загляни в Интернет, хорошо?

— Загляну.

— А теперь пиши заявление, — и с размаху, пристукнув о столешницу, выкладывает передо мной лист бумаги. — «Директору ГОУ… Эльстер Н.П. от…»Пиши-пиши, четвертая власть. «От Афанасьевой Г.Е. Прошу принять меня…»

Я обреченно завожу глаза к потолочному плафону. Нет, все-таки — обыкновеннейший крокодил!

Пока я сидела у Натальи, пошел мелкий дождичек. Асфальт во дворе потемнел, но небо осталось светлым, промоины между серыми тучами наливались солнечным серебром. У Машки сегодня шесть уроков, можно еще смотаться домой.

Бронзовые статуи мокро заблестели. Подхожу поближе и, воровато оглянувшись на окна гимназии, подпрыгиваю, чтобы дотронуться до клюва коршуна Чиля, который сидит на голове Балу, между круглыми ушами.

Я здесь не училась. Мы вообще в гимназиях не обучались, в советское время их и не было. Когда я рассказываю Машке про школьную форму и красный галстук, она слушает с недоверием, но без особого интереса. Может, оно и к лучшему?

И все равно дотрагиваться до блестящего горбатого клювика мне нравится. В конце концов, Машкины традиции — мои традиции, а немного удачи никому еще не вредило.

Калитка, естественно, уже заперта. Вместо того, чтобы нажимать на красную кнопочку, застегиваю куртку, становлюсь на бордюр и…

Моя вспышка — желтая, цвета меда. Как всегда, немного кружится голова, немеет тело, но вот уже можно лететь. На метро до дома добираться почти час, а лётом — и пятнадцати минут не будет.

Кто я, спрашиваете? Хороший вопрос. Так вроде уже представилась. Афанасьева Галина Евгеньевна. По-испански Галина, как мне объяснили в свое время, значит «курица». Так что я предпочитаю непочтительно-уменьшительную форму своего имени. Галка я, всем понятно?

Взлетаю над забором, набираю высоту. Утренняя сонливость и среднепаршивое настроение мгновенно исчезают без следа. Поравнявшись с чердачными окнами соседнего дома, ору во все горло. Без слов, просто от восторга.

Почему, например, хорошо быть галкой — наш крик не слишком раздражает людей. Ну, скажем так: меньше, чем публичные высказывания вороны или тем более кота. Или попробовала бы ты, дорогая, оставаясь прилично одетой горожанкой средних лет, завопить и перекувырнуться через голову! Нет, лучше не пробуй. А вот теперь — можно.

«И тогда он кричит», как сказал классик…

Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,

бьющееся с частотою дрожи,

точно ножницами сечет,

собственным движимое теплом,

осеннюю синеву, ее же

увеличивая за счет

еле видного глазу коричневого пятна…

Спорим на десять долларов, Иосиф Александрович сам был птицей! Не дам голову на отсечение, что именно ястребом, но небольшой хищной птицей — точно. Надо будет спросить у кого-нибудь из старших. Хотя бы у Рязанцева, он наверняка знает.

Я испускаю еще один вопль и кувыркаюсь в воздухе, как турман. Мне отвечают галки из стаи, что гнездится на чердаке ближайшего дома. Но мне сейчас не хочется простых радостей птичьего общения. Закладываю вираж и на хорошей высоте направляюсь к северу, домой.

Небо все светлее, дождик и в самом деле ненадолго. Водяную пыль с моих глянцевых перьев сдувает ветер. Верчу головой, взглядывая вниз то одним глазом, то другим. Серые прямоугольники крыш, черные линии проводов, будто линии туши, перечеркнувшие цветную картинку. Купы деревьев, еще совсем зеленые, с редким желтым крапом. Щербатый и растрескавшийся, как высохшая грязь, старый асфальт, исчерна-серый — положенный заново. Полоса шоссе в ярких разноцветных бусинах машин; желтенькие, чуть крупнее других — маршрутки-автолайны, длинные палочки — автобусы… Москву совсем не сложно любить, если видишь ее с высоты птичьего полета.

А вот она и пробка по направлению к центру! Бусины ссыпались в плотные ряды, образовав эдакий циклопический браслетик-фенечку. Километра в полтора длиной. Красивое зрелище, кто бы спорил!