Читать книгу "Австрийская площадь, или Петербургские игры - Андрей Евдокимов"

«Может быть, Кошелев не врет, что камнем преткновения стали деньги, затраченные на Австрийскую площадь?» — думал Петр. Сотни тысяч долларов действительно могли стать причиной раздора. Но все началось с желания мэра или его жены отдать весь квартал австрийским фирмам. А за такое дело нельзя браться без денег. Хотя бы потому, что сперва надо выселить прежних жильцов. Кто ж возьмется за это, не имея средств?

— Хорошо балдим, — сказал приземистый, почти квадратный, и волосатый Алик, — но мне хватит!

За ним вышли другие, и вскоре все расположились в соседней комнате, куда официанты вкатили столики с запотевшим пивом и легкой закуской.

— Так как там с моим контрактиком, Юрий Григорьевич? — негромко спросил Алик у Степанова.

— Не напрягай, сказал — сделаю, — ответил тот и стал рассказывать о том, как его встречали в Швеции.

Понемногу разговор оживился, и Петр вспомнил старый анекдот об охотниках, по очереди хвалившихся своими собаками. Только один молчал, а когда у него спросили, развел руками: «У меня нет собаки!»

— Видишь, Алик, — отсмеявшись, сказал Степанов, — человеку собака нужна, а не груши-яблоки. собаками торгуй — дружба всего дороже.

Дверь открылась, и вошел худощавый жилистый человек в переброшенной через плечо простыне. По усам и косой челке Петр узнал недавно встреченного Кошелева.

— А вот и Паша! — радостно закричал Степанов. — сперва штрафную, а после — просим. И не отговаривайся — гитару припасли, сейчас принесут.

Пока ждали инструмент, Кошелеву пришлось выпить не одну, а две штрафных. После он не стал чиниться и, пристроив гитару, запел приятным, старательно охрипленным баритоном.

«Лучше гор могут быть только горы…» — слова и мотив были естественно знакомы, но слышались чужими — фальшивила интонация, а может, какой-то другой подтекст, не тот, что был у Высоцкого. знаменитая «охота на волков» одобрения у слушавших не вызвала, скорее — смутную неприязнь.

— Скажи, Паша, ты и на службе эти песни пел? — поинтересовался Степанов.

— Да он же пленки Высоцкого на обысках изымал, а после диссидентам по пятерке сдавал, — веселый Владимир Петрович улыбкой показал, что шутит.

— Да, были люди в нашем КГБ: землю попашут, попишут стихи, а потом бац! — и готово, — сказал кто-то.

— Кончайте, ребята, Пашу обижать, — прервал Степанов и, обращаясь к Кошелеву, спросил: — А правда, что Высоцкий был агентом, после отказался стучать и вы его за это споили?

— Чушь все это. К тому же агенты не стучат, — серьезно пояснил Кошелев, — стучат стукачи. Агент по-латыни означает — действующий. А по Далю — это лицо, которому поручено дело от имени правительства- понимаешь, правительства! Агента вербовать надо, долго и умно вербовать. А стукач сам рвется нам помочь, бывает, по единственной причине: чтобы ближнему напакостить. Или мы его так обкладываем, что деться некуда. Стукач — он ущербный, всегда с комплексами. Вот, например, в Англии контрразведчикам вообще запрещено начинать работу с газетчиком, если он старше тридцати тридцати пяти, а после сорока рекомендуется списывать или, в самом крайнем случае, переводить в агенты влияния.

— Почему? — спросил Владимир Петрович.

— Комплексы по профпсихологии. Пока журналист молод, он стремится переделать мир, землю роет за правдой. А на четвертом десятке осознает, что правды, как он ее понимает, уже не будет. А круг общения у него — ой-ей-ей! Его сверстники — миллионеры, министры, депутаты. Он же — как был, так и остался в одних рваных штанах. Каково же человеку, нищему и в большинстве никому не нужному, рядом с огромными деньгами и при чужой славе?

Петр давно научился нехитрым приемам держать внимание слушателей, незаметно переводить тему, направляя интерес в нужную сторону. Поэтому он, как никто из присутствующих, оценил Кошелева. Тот действительно был мастером комнатной риторики. Тем большую неприязнь испытывал к нему Петр. Уже сколько лет прошло, а он так и не мог забыть страшных детских ночей, когда никто не спит и все ждут звонка или стука в дверь. От них с братом не скрывали, что может случиться. Около их кроватей всегда стояли рюкзачки, побольше — у брата, у Петра — поменьше.

— Главное, не забыть и не растеряться, — каждый день твердили родители, — проситесь в один детдом, вдвоем легче…

Еще на банкете Петр припомнил кое-что из отгремевшего пять лет назад скандала вокруг назначения Коше лева главой районной администрации. вскрылось, что он под фамилией то ли Коршунова, то ли Орлова втерся в круги ленинградской интеллигенции, а после беспощадно сажал по любому поводу всех, от кого хоть слово слышал с антисоветским душком. В начале 90-х многие его жертвы били во все колокола, каких только статей не писали. Дескать, руками палачей нельзя строить демократию, стыдно. Но Собчак никого не слушал, и в конце концов Кошелев остался где был.

Петр незаметно вышел и, подхватив с вешалки полотенце, ушел в парилку. Там было тихо и сумрачно, жар еще не спал.

— Не помешал? — спросил Кошелев, усаживаясь напротив.

Простыня на его бедре завернулась, и Петр ясно увидел большое родимое пятно странной формы.

В тот же миг перед глазами пошли круги, Петр почувствовал мгновенное погружение во что-то такое, будто в другое бытие, где от прежнего остался только посторонний, тяжелый взгляд.

— Что с вами, Петр Андреевич? — послышался голос Кошелева. Петр пришел в себя — отметины на бедре Кошелева уже не было.

— Господи… — побелевшими губами едва прошептал Петр. — Нет, ничего. Просто почудилось.

1.4. Гаснет свет, а игра только начинается

Через час места за главным столом опустели, и почтительная чопорность публики рассеялась без следа. Ровные ряды гостей смешались в жующую и выпивающую массу; многие уже были заметно навеселе. Петр недолго оставался в одиночестве. Сперва с ним заговорил сосед, потом его заставили присоединиться к тостам: первый — за успехи реформ, второй — чтоб не в последний раз. Он заметил, что интерес к нему явно не случаен. Подходили к без всякого внятного повода, но с очевидной целью завязать знакомство. поначалу Петр смущался из-за того, что не имел визитных карточек, но потом приспособил удивленную улыбку — дескать, зачем вам моя карточка, меня и так все знают. Он догадывался, что разговор с Собчаком на виду у всех не прошел незамеченным. И приход вместе с Яковлевым, видимо, тоже что-то значил для окружающих, хотя сам Петр не воспринимал своего давнишнего знакомого как лицо, заслуживающее пиетета. Он скорее к Степанову, несмотря на всю его Залихватскую простоватость, относился, как к человеку из власти, чем к Яковлеву.

Отяжелев от выпитого и съеденного, Петр проскользнул в одну из боковых комнат. Здесь уже устроились две компании, но было сравнительно тихо. Остановив проходившего с полным подносом официанта, он взял фужер, пачку сигарет и расположился в угловом кресле за кустом декоративной азалии.

Доносилась музыка, играли Моцарта, один из самых изысканных дивертисментов, который Петр хорошо знал. В молодости он часто бывал в филармонии: сперва потому, что это было модно, а после пристрастился. Он попробовал вспомнить, когда последний раз был на концерте, но то, что было до начала 90-го, ощущалось, как бывшее вроде бы не с ним, словно провалилась память. Стало нехорошо на душе, и он решил обязательно пойти в театр, лучше всего на «пиковую даму», впрочем, хорошо понимая, что вряд ли выберется.