Читать книгу "Смертельный холод - Луиз Пенни"

Но не в этом году.

Она надела костюм и посмотрела на себя в зеркало – оттуда на нее смотрела громадная шифоновая снежинка. Да, призналась она самой себе, это не снежинка, а целый сугроб, но все же это был костюм, и к тому же превосходный. Другим девочкам помогали их матери, но Кри пришлось все делать самой. Чтобы удивить маму, говорила она себе, стараясь заглушить другой голос.

Присмотревшись внимательнее, можно было разглядеть крохотные капельки крови на материи: ее пухлые, неловкие пальцы боролись с иголкой и не всегда с нею справлялись. Но она стойко держалась и закончила этот костюм. А потом ее вдруг посетила блестящая идея. Лучшая за всю ее четырнадцатилетнюю жизнь.

Она знала, что ее мать всегда почитала свет. Кри всю жизнь говорили, что именно за это все мы и боремся. Отсюда и название – просвещение. Вот почему об умных людях говорят как о людях ярких. Почему люди делают великие открытия? Потому что на них нисходит просветление.

Все это было так очевидно.

А сегодня Кри будет изображать снежинку. Самое белое и светлое, что только можно себе представить. А если добавить к этому ее собственный блеск? Она сходила в магазин, где все товары стоили по доллару, и на деньги, что ей оставляла мать, купила пузырек блесток. Она даже смогла пройти мимо шоколадного бара, хотя и остановилась поглазеть перед витриной. Кри вот уже месяц сидела на диете и была уверена, что скоро ее мать заметит это.

С помощью клея она нанесла блестки и теперь видела перед собой результаты.

Кри впервые в жизни знала, что она красива. И она знала, что через несколько коротких мгновений ее мать будет думать то же самое.

Клара Морроу взглянула через заиндевевшие окна своей гостиной на деревеньку Три Сосны. Потом она наклонилась и принялась соскребать ледок со стекла. «Теперь, когда у нас появилось немного денег, – подумала она, – наверное, стоило бы поменять окна». Клара понимала, что это было бы разумно, однако большинство ее решений трудно было назвать разумными. Но эти решения отвечали ее образу жизни. И, глядя на снежный мир, какой являли собой Три Сосны, она знала, что ей нравится смотреть на этот мир сквозь причудливый рисунок изморози, оставленный холодом на старом стекле.

Потягивая горячий шоколад, она смотрела на закутанных в теплую одежду жителей, которые прогуливались под неторопливо падающим снегом и приветственно махали друг другу облаченными в варежки руками, а произнесенные ими слова обрамлялись облачками дыхания, словно у персонажей комиксов. Некоторые направлялись в бистро Оливье, чтобы выпить кофе с молоком, другим нужен был свежий хлеб или patisserie[2]из пекарни Сары. Магазин «Книги Мирны, новые и старые» рядом с бистро сегодня был закрыт. Месье Беливо очистил от снега крыльцо и подходы к своему магазину и помахал Габри, чья громадная впечатляющая фигура двигалась через деревенский луг из маленькой гостиницы на углу. Постороннему человеку жители деревни показались бы безликими, даже бесполыми. Во время квебекской зимы все люди похожи друг на друга. Все ковыляют, укутанные в теплые одеяния, громадные массы гусиного пуха и «Тинсюлату»[3], отчего даже стройные кажутся полными, а полные – толстяками. Все выглядят одинаково. Вот только шапочки у всех разные. Клара видела ярко-зеленый помпон на шапочке Рут – вот он кивнул многоцветной шапочке Уэйна, связанной Нелли долгими осенними вечерами. На детях семейства Левек, гонявших по замерзшему пруду хоккейную шайбу, были шапочки всех оттенков синего; маленькую Розу так трясло в сетке ворот, что даже Клара видела, как дрожит ее бледно-голубая шапочка. Но братья любили ее, а потому каждый раз, мчась к воротам, они изображали падение и вместо хлесткого удара по воротам просто тихонько скользили к ней по льду, так что прорыв заканчивался веселой свалкой. Это напоминало Кларе одну из литографий от «Курье энд Айвза»[4], на которые она часами смотрела в детстве, изнемогая от желания шагнуть за рамку и оказаться среди изображенных персонажей.

Три Сосны были укутаны снежным одеялом. За последние несколько недель выпало около фута снега, и все старые дома вокруг деревенского луга обзавелись шапочками чистейшей белизны. Из труб струился дымок, словно у домов были собственные голоса и дыхание. Ворота и калитки были украшены рождественскими венками. По вечерам тихая деревенька Восточных кантонов сверкала рождественскими украшениями. Взрослые и дети готовились к большому празднику, и от этого по всей деревне стоял тихий гул.

– Может, ее машина не заводится.

В комнату вошел муж Клары Питер. Как и его отец, он был похож на топ-менеджера из списка «Форчун 500»[5]. Но дни свои он проводил, ссутулившись над мольбертом, и его тронутые сединой кудрявые волосы нередко были в масляной краске, потому что он в мучительных подробностях выписывал свои абстрактные творения. Их покупали за тысячи долларов коллекционеры по всему свету, но поскольку работал он медленно, то в год удавалось сделать одну-две картины, а потому они прозябали в вечной бедности. До недавнего времени. Картины Клары, на которых были изображены воинственные женские матки и тающие деревья, еще не обрели своего покупателя.

– Она приедет, – сказала Клара.

Питер посмотрел на жену своими голубыми дружелюбными глазами: в ее когда-то темных волосах начала пробиваться седина, хотя ей еще не исполнилось и пятидесяти. Фигура ее начала набирать жирок в области талии и бедер, и Клара стала поговаривать, что пора бы ей возобновить посещение фитнес-класса Мадлен. Питер был достаточно опытен, чтобы не отвечать на вопрос, пора ли ей и в самом деле.

– Ты уверена, что я не могу поехать? – спросил он больше из вежливости, чем из действительного желания затиснуться в мышеловку машины Мирны и трястись на ухабах до самого города.

– Конечно не можешь. Рождественские подарки покупаю я. И потом, в машине не хватит места для Мирны, меня, тебя и подарков. Нам пришлось бы оставить тебя в Монреале.

К открытой калитке подъехала крохотная машинка, и из нее вышла громадная черная женщина. Это, вероятно, была самая любимая у Клары часть поездок с Мирной – смотреть, как та садится в машину и выходит из нее. Клара была абсолютно уверена, что Мирна крупнее своей машины. Летом целая толпа собиралась посмотреть, как она затискивается внутрь и при этом платье у нее задирается до самой талии. Но Мирна только смеялась. Зимой все было еще смешнее, потому что Мирна носила ярко-розовую парку[6], которая почти в два раза увеличивала ее в размерах.