Читать книгу "Обретенный май - Мария Ветрова"

Родителей она больше не видела никогда в жизни, а хорошей женой генералу Панину действительно стала. Вопреки тому, что его обширных связей не хватило даже на то, чтобы узнать дальнейшую судьбу ее отца и матери. Только на нее, Нину, ставшую через два дня после посещения особняка из Грозновой — Паниной. Ни в свою московскую квартиру, ни в институт Ниночка больше не вернулась — благо единственный оказавшийся необходимым документ, паспорт, был, когда грянула трагедия, при ней. В те времена никто и никуда без паспорта не ездил, даже в ближнее Подмосковье.

Нет, упрекнуть себя по отношению к мужу ей было не в чем. Брак их действительно, как ни странно, удался, единственное, что омрачало его долгие годы — отсутствие детей… В пятьдесят восьмом году, когда Ниночке было уже за тридцать, ее, наконец, нашла бумага, сообщавшая о реабилитации профессора Грознова и его жены, одновременно с сообщением о смерти обоих. Успевшая уже стать Ниной Владимировной, она отнеслась к бумаге спокойно: прочла и перечла несколько раз, после чего убрала в один из ящиков старинного секретера, стоявшего на втором этаже особняка в нежилой комнате, которой редко пользовались. Больше никто никогда, включая Нюсю, не видел, чтобы Нина Владимировна этот документ доставала и перечитывала. Слез над ним она ни в первый раз, ни в последующие годы тоже не лила, своим мнением с друзьями и знакомыми о безнадежно запоздавшей реабилитации не делилась. Ровно год спустя после получения бумаги Нина Владимировна родила наконец генералу долгожданного ребенка — сына Володю, названного в честь покойного отца.

Женя появился на свет еще через четыре года, в шестьдесят третьем, имя ему дал отец (так они договорились с Ниной Владимировной) в честь своего фронтового друга, погибшего при взятии Варшавы.

А следующий кошмарный сон генеральша увидела спустя еще много лет, перед тем как Константина Сергеевича Панина настиг и на целых два года парализовал инсульт. Так что относительно ночных кошмаров Нины Владимировны просматривалась жесткая логика, и ей в то майское утро перед выездом за город следовало на самом деле ой как хорошо подумать, не станет ли и эта ночь началом очередного кошмара уже в реальной жизни. Разумеется, она об этом подумала. И пришла к выводу, что худшее, что может произойти — ее собственная смерть в силу и болезни, и преклонного возраста непосредственно в родных и привычных стенах панинского особняка. Нина Владимировна в Бога не верила, смерти не боялась, поскольку считала ее чем-то вроде полного, глубокого и бесчувственного сна или, если хотите, обморока. А умереть всегда хотела как раз там, в родных стенах, в окружении семьи — то бишь сыновей и Нюси… Невестки, как уже упоминалось, были не в счет. Так что отменять свое решение она не стала, сделав именно такие выводы и не подозревая, как катастрофически на этот раз ошибается.

Завершив свои размышления, генеральша почувствовала, что сердцебиение прошло, а ощущение от нехорошего сна потихонечку размылось, и окликнула Нюсю. Без помощи своей преданной и ставшей в последние годы ворчливой дуэньи она уже несколько месяцев подряд подымалась по утрам с трудом. Но все-таки иногда вставала сама, вопреки головокружению и слабости. Ей удавалось это, видимо, потому, что ни полной, ни тем более грузной Нина Владимировна никогда не была, и в свои почти восемьдесят ухитрялась сохранить стройную фигуру. Вообще ее возраст Нине Владимировне дать было довольно трудно даже сейчас, после долгой, изматывающей болезни. Конечно, седина, зато роскошные в молодости волосы, так и остались густыми и пышными. Нюся каждый раз, расчесывая ее косу, прежде чем уложить в тяжелый узел на затылке, ворчала из-за того, что Нина Владимировна носит старомодную и хлопотную прическу вместо короткой стрижки с укладкой. В молодости у ее хозяйки было очень правильное, хотя и лишенное живости лицо, сохранившее и по сей день овальную форму и довольно гладкую кожу. Темно-серые, с сизоватым отливом глаза генеральши не потеряли к старости свой редкий сочный цвет, хотя и утратили былой блеск. «Одно слово — генеральша!..» — говорила о ней Нюся, делясь впечатлениями о своей хозяйке с подружками из соседних дач. И была, несомненно, права.

В отличие от Нины Владимировны Нюся была женщиной крупной, однако необыкновенно подвижной и по-деревенски выносливой. Дело в том, что, несмотря на крестьянское происхождение, Нюся терпеть не могла загородного образа жизни и любые хлопоты, связанные с землей — в частности, с садом, окружавшим генеральский особняк. Именно от таких вот хлопот она в свое время и сбежала в столицу, испытывая к ним неизвестно откуда, а главное, от кого доставшееся ей непреодолимое отвращение. Одной из причин, заставлявшей Нюсю хмуриться в столь ласковое и яркое утро, были, разумеется, «бездельницы-девки», как она окрестила генеральшиных невесток. Мальчиков она любила беззаветно, а их жен терпеть не могла — особенно младшую.

Все это было Нине Владимировне прекрасно известно и вызывало разве что легкую ухмылку. Как всегда игнорируя Нюсино приветствие, генеральша поинтересовалась, все ли готово к предстоящему отъезду, поскольку Евгений должен был прислать за ними машину к одиннадцати утра.

— Да уж знаете, что готово. — Нюся ускорила шаг, прихватив по дороге темно-вишневый шелковый халат Нины Владимировны. — Ну а насчет дома — кто знает?.. Пока Галина там жила, я за дом спокойна была, а без нее… Будто не знаете, что сторожиха новая — пьянь и положиться на нее с достоверностью нельзя…

— Не ворчи, — сухо бросила Нина Владимировна. — Сами управимся. Дел там — всего ничего: проветрить как следует, пыль стереть да полы помыть… Продукты Женя еще вчера завез, так что…

Отсутствие на даче Гали было еще одной причиной мрачного настроения Нюси. Галя много лет подряд работала помощницей по хозяйству в соседнем особняке, и женщины крепко сдружились, часто сиживали по вечерам за самоварчиком, когда оба дома затихали, наконец-то угомонившись, и беззлобно перемывали косточки своим хозяевам. Однако в нынешнем году соседский дом был продан неизвестно кому. Гали не стало. Нюся потеряла свою закадычную подружку, а заодно и доверенное лицо, которому ежегодно поручалось следить за приведением генеральского особняка в порядок после зимней спячки.

— Чай здесь будете пить или как? — поинтересовалась Нюся, горько вздохнув.

— Или как, — усмехнулась Нина Владимировна. — Ну-ка помоги подняться, что-то спина у меня сегодня…

— Так может, отложим машину-то? — слегка оживилась Нюся.

— И думать не смей! — Нина Владимировна рассердилась не на шутку, отчего сил у нее тут же прибавилось и она самостоятельно села среди взбитых на совесть подушек.

Искусно заваренный чай с поджаренными тостами уже ждал их на кухне, и пока женщины дружно и, как издавна повелось в этом доме, молча завтракали, остатки ночного кошмара окончательно развеялись, можно сказать, выветрились из памяти Нины Владимировны.

2

К полудню Москва раскалилась так, словно на дворе было не начало мая, а знойная вершина лета — август. Эльвире, молча стоявшей возле давно не мытого распахнутого настежь окна, почудилось, что от асфальта подымается полупрозрачное марево, искажающее очертания редких в этот час прохожих и машин.