Читать книгу "Вкус ранней клубники - Лариса Шкатула"

Конечно, против лома нет приема. То есть, противники могли быть вооружены, а бицепсом пулю не отразишь. Я не знаю, почему, но только груз Артем всегда доставлял в целости и сохранности. К тому же он был честен до предела и потому числился у начальства на особом счету.

Когда же он пришел к директору и сказал, что ему нужно жилье, поскольку он женится, комнату ему изыскали. Темка не признавался, но я думаю, что он не стал долго рассусоливать, а сказал примерно так:

— Не дадите комнату, уйду в другой парк.

У автопарка был небольшой фонд малосемеек для самых лучших работников, и моему будущему мужу не отказали…

Мама обиделась. Думаю, именно тогда она невзлюбила Артема. Она-то думала, что мы поселимся в трехкомнатной квартире моих родителей, я буду все время у неё на глазах, и уж она проследит, чтобы "этот вахлак" меня не обижал.

Но зять-шофер умыкнул единственную дочку из родительского дома! И куда? В общежитие!

Человек из общежития был для моей мамы все равно, что в Индии неприкасаемый. Пария[1]. И смириться с тем, что в общежитии поселилась её красавица Белла, любимая и единственная дочь, для матери оказалось невозможным.

Странно, что оглядываясь назад — на нашу с Темой жизнь! — я почему-то все время вспоминала маму. Она как флаг, как символ, как герб всегда незримо присутствовала в атмосфере нашей молодой семьи.

Ее грозный лик сиял в темноте нашей спальни. Ее гневный перст грозил нам карами, когда мы собирались совершить какую-нибудь ненужную, с её точки зрения, покупку или совершить какую-нибудь глупую поездку.

Наверное, и Темка невольно всегда думал, как отзовется Галина Аркадьевна на то или иное, задуманное нами предприятие.

Именно для того, чтобы избежать с её стороны претензий и обид, сына мы назвали в честь отца Артема Антоном, а дочь — в честь моей матери Галиной.

Мать ухитрилась перекроить по-своему даже нашу свадьбу. Так, она предложила, чтобы мы после загса приехали домой и отметили свадьбу в семейном кругу, а потом уже отдельно для молодежи, где "будет стоять такой шум, так громко играть музыка, что старикам это будет вынести трудно!" Ее слова я помнила до сих пор.

Не потому, что свадьба у нас была хуже других, или мы с Темкой не были одеты как следует, но отсутствие в кафе, которое снял для нас автопарк, родителей невесты вызывало у гостей, мягко говоря, удивление. Притом, что родители Артема не испугались шума. Жених ничего не ответил на предложение моей матери, но мне сказал:

— Ты как хочешь, а мои родители в кафе придут!

Я лишь молча его поцеловала. Я вообще была благодарна ему за все: за проявленную самостоятельность, настойчивость, за то, что устоял перед напором моей мамы, в отличие от отца, за то, что он добыл для нас пусть крохотное, но отдельное жилье. В тот момент я его не просто любила, боготворила!

Со своими будущими родственниками — отцом и матерью Артема — мама познакомилась заранее. Они с папой съездили к сватам, которые жили в сельском поселке в тридцати километрах от города — и обговорили, кто сколько должен дать на свадьбу.

Темкины родители особого впечатления на мою Галину Аркадьевну не произвели. Она себе заранее их представила и сразу уверила себя, что не ошиблась. Их деликатность, не скандальность она приняла за приниженность. К тому же и старшие Решетняк не имели пресловутого высшего образования, а только среднетехническое: мама Темки была бухгалтером, а отец — механиком в совхозе.

Этого моей матери оказалось достаточно, чтобы тут же потерять к ним интерес. Вот бы Галина Аркадьевна удивилась, если бы узнала, как родители Артема мечтали о том, чтобы их сын стал инженером. У четы Решетняк было ещё двое детей — дочь и сын, старше Артема и уже имеющие семьи, которые получили высшее образование, и родители ощущали свою вину перед младшим за то, что он образования не получил.

Мне совершенно все равно, есть ли высшее образование у моего свекра и свекрови, потому что опять же, в отличие от многих моих подруг, я своих новых родственников полюбила с первого дня знакомства.

Моя мама не знает, — да и не надо ей о том знать, — что когда совпадали по времени моя сессия и Темкин рейс, я брала с собой обоих наших детей и ехала на автобусе в районный центр, где у меня теперь была другая мама. Как ни противилась моя родная мать, свекровь я тоже звала "мамой".

Свекровь называла меня Белой. У неё получалось так мягко, по-домашнему, с буквой "е", а не "э", как у моей мамы.

Обычно мама-свекровь видела меня в окно и выбегала к калитке, чтобы забрать детей. Я старалась приехать к вечеру и тем же автобусом уехать обратно.

— Мама, один денечек, — просила я, хотя она и так мне бы не отказала. — Сдам экзамен и заберу их.

Если у неё не было каких-то срочных отчетов или балансов, она успокаивала:

— Не спеши, пусть у нас побудут. Я отгул возьму. Мне, знаешь, директор сколько задолжал. Спасибо внукам, хоть отдохну.

Конечно, я представляла, какой с нашими двойняшками отдых, но мне было приятно, что она пытается помочь, не считаясь с собственными нагрузками.

А сейчас, размышляя об этом, я думала, что никак не решусь заговорить с Артемом о разводе потому, что отчетливо представляла себе, как расстроятся его родители. Наверное, и мой муж боялся того же. Ни он, ни я уже давно не ездили к его отцу с матерью…

Раньше Артем не пил. В общепринятом смысле этого слова. В компаниях на праздники он мог выпить наравне с другими, но если на следующий день ему предстоял рейс, он был весьма осторожен в возлияниях. А то и попросту от них отказывался.

Ох, как многим это не нравилось! Как часто даже при мне он слышал в свой адрес затертую фразу, что не пьет "або хворый, або падлюка". Находились такие, что громогласно интересовались, не закодирован ли он. И, не дожидаясь ответа, начинали рассуждать о том, что все равно это не навсегда, потому что бывших алкоголиков не бывает.

По-моему, эти выступления Артема не слишком задевали. Он веселился, когда его упрямство злило некоторых доброхотов: не пьешь — значит, не уважаешь?! И он отвечал словами Никулина из известной комедии:

— Уважаю, но пить не буду!

Каким счастливым вспоминается это время! Ведь было, было у нас семейное тепло! Был счастливый, довольный Артем, разомлевший после ванны, и с любовью оглядывающий меня и наших ребятишек, которые маленькими лазили по нему как львята по большому, отдыхающему после удачной охоты, льву.

Были полные любви ночи, когда он без устали ласкал меня и удивлялся, что любовь ко мне вовсе не тускнеет с годами, как пророчили опытные люди. И горячо шептал, что я — его единственная женщина на всю оставшуюся жизнь…

А в последнее время он слонялся по квартире — нашей квартире! — не пытаясь как прежде её обустроить. Ломались замки, текли краны, стирался лак с паркета, но Артем, казалось, ничего этого не замечал. Он не отказывался сделать по дому что-то, починить, покрасить, если я его просила, но выполнял лишь мои просьбы, сам не проявляя никакой инициативы, безо всякого энтузиазма.