Читать книгу "Часы зла - Аллен Курцвейл"

Мы с Ник не раз толковали о распределении домашних обязанностей, и одно время мне казалось, что достигли здесь согласия. Верхняя полка холодильника предназначалась для высоких предметов, в то время как более мелкие с успехом могли разместиться внизу и в дверце. Так для чего она с такой агрессией и настойчивостью запихивала наверх низкое горизонтальное блюдо с яблоками и персиками, отчего здесь уже не оставалось свободного места?.. Нет, что правда, то правда, при этом Ник удалось создать композицию, достойную кисти Сезанна, но она полностью презрела наш уговор, что фрукты должны храниться внизу, в специальном отделении, в таком белом пластиковом ящичке, на котором черным по белому было написано: «ФРУКТЫ».

Я твердил себе, что надо успокоиться и не следует акцентировать на этом внимания, но не получалось. Как могла женщина, способная создавать всякие там изысканные и затейливые книжки-раскладушки и картинки, оставить в раковине целую гору жирной и грязной посуды? Как ее чувство стиля и артистические способности могли столь мирно уживаться с нечистоплотностью? Я попробовал репатриировать блюдо с яблоками и персиками, но тут же выяснилось, что отделение для фруктов под завязку забито видеокассетами, картами таро и различными лекарственными снадобьями на травах, которые мать Ник прислала нам из Тулузы. И в голове у меня тут же начал складываться новый каталог: нечистоплотность, гомеопатические пилюли, сексуальная ненасытность…

Я передвинул натюрморт Сезанна уровнем ниже. При попытке переставить кусок сливочного масла, чей цвет, не без удовольствия отметил я, напомнил о желтом жилете Джессона, в специальное отделение для молочных продуктов на пол с шелестом посыпались упаковки с импортными французскими свечами под знакомым до боли названием «Амморектол». Я стал запихивать эти завернутые в фольгу «пульки» в специальное углубление за пластиковой дверцей и нечаянно открыл отделение для овощей. Увы, и оно тоже свидетельствовало о преступном пренебрежении Ник к чистоте и порядку.

Из-под полусгнившего кочана капусты я извлек маленькую коробочку с концентратом под названием «Отвар для больших парней» — унизительное свидетельство ее недавней попытки восстановить мою мужскую силу. Забросив капусту, снадобья и масло туда, где их нашел, я прекратил эти бесплодные попытки по наведению порядка. И решил немного успокоиться, а заодно и выяснить источник столь необычного почерка Джессона.

В факсимильном издании «Универсальный каллиграф» не нашлось ничего хотя бы отдаленно напоминающего витиеватые буквы на бланке требования. И в «Помощнике переписчика» — тоже. Но у меня оставалась еще козырная карта — «Техника британской каллиграфии». И анатомическая структура приведенных там в одной главе образцов почерка — особенно в той части, где демонстрировались буквы «b» и «h» с высоко поднятыми боковыми линиями — в точности соответствовала существовавшим в конце восемнадцатого века правилам каллиграфии.

— Неужели нельзя было убрать в холодильник?

Поглощенный исследованиями, я не заметил, как в дверях появилась Ник. Она укоризненно смотрела на меня, держа в руке кувшин с молоком. Очевидно, я оставил его на кухонном столе.

Первой моей мыслью было: «И это говорит женщина, использующая холодильник вместо шкафа для разного хлама». Но сил на споры с ней уже не осталось, а потому я буркнул слова извинения. В ответ она одарила меня столь выразительным и характерным для всех француженок пожатием плеч. А также предложением пойти куда подальше, например, к своему Креветке.

Глава 3

Нет, мы не всегда так плохо ладили. Мы с Ник прожили в любви и согласии почти три года, и за это время между нами ни разу не возникло сколько-нибудь серьезных разногласий.

Познакомились мы, когда я учился на первом курсе библиотечного колледжа. Я пытался разобраться в таксономических несоответствиях англо-американской каталожной системы, изучал опыт Мелвила Дьюи и Сэмюэла Джонсона и как раз в это время начал коллекционировать бланки требований. Параллельно работал техническим сотрудником библиотеки, где в один прекрасный день, толкая перед собой тележку с книгами, переехал колесом ногу моей будущей жены. И разумеется, рассыпался в извинениях, а чтобы загладить вину, предложил помочь ей сориентироваться.

Ник представилась. Говорила она по-английски с сильным акцентом, но тем не менее сумела объяснить, что хочет научиться делать boules de neige,[5]эдакие китчевые снежные шарики, которые почему-то нравятся многим людям. Компания по производству лыжного инвентаря сделала заказ на разработку новой серии рождественских сувениров, и Ник хотелось придать своим бумажным конструкциям оригинальный шарообразный вид, да еще с пузырьками и маленьким лыжником внутри. Проблема заключалась лишь в том, что ей никак не удавалось подобрать жидкость для суспензии. Она перепробовала все — воду из-под крана, спирт, разного рода отбеливатели. Но желаемого эффекта не получалось — крохотные лыжные шапочки и перчатки упрямо всплывали на поверхность.

Необычность запроса, а также серьезность, с которой Ник поведала о своей проблеме, произвели на меня не меньшее впечатление, чем ее красота. И вот не прошло и часа, как мы отыскали требуемую формулу — это оказалась незамысловатая смесь глицерина с антифризом — и записали пропорции.

Ник принялась благодарить меня в самых цветистых выражениях, не преминула отметить также, что ни одна французская библиотека не способна предоставить услуг на должном уровне. И завершила эти формальные изъявления благодарности многозначительным подмигиванием.

Два дня спустя мы встретились снова — на сей раз в отделе периодики. Ник склонилась над подборкой журналов под названием «Стереоскопия».

— Как нога? — осведомился я.

Она смотрела на меня через очки в бумажной оправе, один глаз затенен красной линзой, другой — зеленой.

— Нога? Он хорошо. Хочешь смотреть? — И она кокетливо выставила ногу и пошевелила носком балетной туфельки на шелковых лентах.

— Мне следовало быть осторожнее.

— Au contraire,[6]— возразила она, глядя на меня поверх своих смешных очков. — Тогда бы мы не познакомиться.

На следующий день Ник снова появилась в библиотеке и презентовала мне конверт. В нем лежала «снежная» открытка-шарик с миниатюрными книжками внутри. Я потряс шариком, книжки вспорхнули и закружились точно снежинки.

— Это мне?

— Evidemment.[7]

— Прелесть! Прямо не знаю, как вас благо… Подождите секундочку, я сейчас!

Я нырнул в ближайший проход между стеллажами и стал искать книгу, которая могла бы сразить ее наповал. Сначала нацелился на редкий фолиант формата «элефант» с нарисованными от руки планетами, которые вращались по орбитам на тоненьких золотых кренгельсах. Но пришлось отказаться от этой идеи, поскольку редкое издание предназначалось для отправки в хранилище, о чем свидетельствовал прицепленный к книге ярлычок. Еще несколько минут напряженных поисков, и я наткнулся на куда более впечатляющий образчик — факсимильное издание Меггендорфера «Цирк».