Читать книгу "Двенадцать - Ник Макдонелл"

— Я больше не играю.

— Шутишь?

— Ты что, дрался с этим типом? — Белый Майк бросает мяч обратно.

— Нана. Он двинутый.

— Как дела в школе?

— Все по-старому. Ты все торгуешь?

Белый Майк пожимает плечами.

— И что, еще не разбогател?

— Я заплачу за твой ужин.

Когда они выходят, Хантер говорит Белому Майку:

— Я где-то читал, что даже если у тебя совсем нет денег, ты выживешь: в Нью-Йорке выбрасывают на улицу столько еды, что умереть от голода почти невозможно.

— Для этого нужно как следует проголодаться.

Совсем недалеко от зала «Рек» есть «Макдоналдс». Хантер и Белый Майк сидят у окна. На улице снова пошел снег. Мокрые крупные хлопья прилипают к пластиковому окну и скатываются вниз, и от этого расплываются огни машин, направляющихся в центр. Хантер спрашивает Белого Майка, собирается ли он пойти учиться.

— Возможно.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что это возможно.

— Слушай, тебе надо определиться до первого января. Если ты не успеешь, то плохи твои дела.

— В прошлом году я взял отсрочку Я могу думать до мая.

— Мне отец сказал, если я не попаду в Гарвард, то должен буду пойти в Дартмут.

— Он там сам учился, верно?

— Мой дедушка подарил Дартмуту корпус для изучения естественных наук.

— Иди в Гарвард, там ты будешь вместе с Уорреном. — Уоррен — еще один их хороший друг из старшей школы. Он из того же выпуска, что Белый Майк.

— Вот именно, понимаешь, — отвечает Хантер.

— Что — именно?

— Уоррен поступил в Гарвард. Думаешь, ты туда не прорвешься? Давай, нас тогда там будет трое. Как в старые добрые времена. — Хантер смеется. — Ты будешь на моем курсе.

— Да, этого-то мне и надо. Старые добрые времена. — Белый Майк чувствует, как пейджер вибрирует у него в кармане. Наверно, это тот парень, который устраивает вечеринку в особняке неподалеку от Пятой авеню, в районе Девяностых улиц. — Мне пора.

4

Однажды, в середине осени, когда Белый Майк торговал уже серьезно, он поджидал клиента на Ист-Энд-авеню и увидел, как парень, куривший на пожарной лестнице, бросил вниз зажженную сигарету. Она упала прямо в открытый мусорный бак, набитый сухим картоном и газетами. Все это загорелось. Сначала в воздух поднимались лишь слабенькие завитки тонкого дыма, но потом огонь набрал силу, и вот уже стали скручиваться крал газет, и хлопал от нагретого воздуха гофрокартон. Потом языки пламени начали лизать металл, вверх взвился столб огня, и кромка бака покраснела. Ребята, стоявшие на пожарной лестнице, спустились на улицу. И принялись изображать бездомных, собравшихся вокруг костра.

Белый Майк смотрел на это и думал о «Чуме» Камю, о том, как город оказывается отрезан от мира чумой, и сначала, еще до людей, гибнут все крысы. Крысы выходят умирать на улицы Они дохнут в огромном количестве, и жителям приходится сгребать трупы крыс в огромные кучи и сжигать.

5

Хантер надевает наушники, глядя, как Белый Майк садится в такси. Ему хочется пройтись. Он думает про Нану, а потом ни о чем не думает. Может, вы и не знаете, что город становится намного приятнее ночью, когда прохладнее; от этого чувствуешь прилив новых сил, и воздух чище. Но сейчас снег валит все сильнее, и холодает. Хантер продолжает идти пешком. Он слушает Джеймса Тейлора. На углу Парк-авеню и Семьдесят девятой диск доигрывает до последней песни. Ему хочется, чтобы музыка играла до самых дверей его квартиры, поэтому он снова включает «Огонь и дождь» и устанавливает режим повторного воспроизведения. Хантер никому не признается, что слушает Джеймса Тейлора, но обман дается ему легко. Он подозревает, что все остальные тоже тайком слушают спокойную музыку.

«О сладких снах, о разбитых самолетах, лежащих на земле» — эти слова звучат, пока он проходит мимо швейцаров, которые кивают ему. Он жмет на кнопку вызова лифта и прислоняется к стене. Двери открываются, и он заходит, облокачивается на стенку лифта и глазеет на потолок. В середине стеклянного плафона имеется отверстие, в котором, как известно Хантеру, находится скрытая камера. Раньше он об этом не догадывался. Когда ему было одиннадцать, он однажды вытащил свой незрелый членик и стал размахивать им туда-сюда, по всему лифту, заставлял его трепыхаться у себя между ног и трахал воздух, еще не зная, что значит «трахнуть». Тогда он и сам понятия не имел, зачем это делает, и сейчас не может понять. Когда ему было пятнадцать, домоуправляющий показал ему видеозапись. «Я видел огонь…»

Хантер думает, что песня будет играть еще какое-то время после того, как он переступит порог квартиры. Ну и пусть.

Вот он уже дома; слышно, как в библиотеке работает телевизор, — показывают шоу, он не может сказать, какое именно. Он заходит: отец сидит там, пьет и грустит. Отец Хантера — крупный мужчина, выше сына; он всегда пьет и всегда печален. Как и мать. Так, по крайней мере, кажется Хантеру.

— Хантер, иди сюда, поговорим.

Хантер думает о том, что сейчас у отца в голове. Завтра он уезжает в Европу. Мать уже там. Они обязательно будут счастливы. Ведь так все и должно быть. Хантер выслушивает рассказ отца о том, как тот прилежно учился в пансионе, и как старательно потом занимался в Дартмуте, и как много ему до сих пор приходится работать. Кажется, он готов расплакаться. Хантер терпит, пока хватает сил, а потом говорит, что устал и хочет спать, и идет по коридору в свою комнату. Крови на одежде отец даже не заметил.

Хантер не раздеваясь ложится на кровать. Он знает, что не сможет уснуть, и просто прислушивается и выжидает, пока отец ляжет спать. Тогда он встает и тихо уходит. Ему хочется прогуляться. «И я видел дождь…» «Достал меня этот Джеймс Тейлор», — думает Хантер.

6

Нана живет на углу сто семнадцатой улицы и Третьей авеню. На Девяносто шестой начинается спуск в сторону Ист-Сайда, который заканчивается уже в Гарлеме. Еще минуту назад на Парк-авеню в дверях стояли швейцары, а возле домов — «ауди», и вот ты уже в Гарлеме[9]. Обычно первое, что ты видишь, дойдя по Третьей авеню до Девяносто шестой улицы, это протухшая кость жареного цыпленка. Нана терпеть не может эти места. Ему всегда гораздо приятнее отправляться в «Рек», чем возвращаться в свой район.

Он живет с матерью в квартире на восьмом этаже здания, Третья авеню, номер 2123, как раз за большой надписью «Добро пожаловать в жилищный комплекс Джефферсона». Нана идет по дорожке к входу, огибает угол здания, выходящего фасадом на улицу. Оно скрывает от взглядов прохожих металлические лесенки игровой площадки, на которую выходит дверь его дома. Нана поворачивает за угол, обдумывая, что сказать матери по поводу крови на одежде.