Читать книгу "Вишневый луч - Елена Черникова"

* И. Гутенберг - изобретатель печатного станка, ХV век.

______________________________________________________

- Ах, да... Суть приёма, выловленного из тумана писательских ухваток нашим ядовитым яйцеголовым малюткой, заключена в описании общеизвестного некими наводящими экивоками, вроде два-кольца-два-конца-посередине-гвоздик.

И смотрит на внучку: дескать, как я тебя! Выдержав паузу, поясняет:

- Русские знают отгадку: это ножницы. Вот простой пример. Если вы читаете, что он расстегнул на ней кофточку и прильнул и так далее, то, похоже, дело идёт к половому акту. И вот он начинается! Акт первый. Если повезёт, второй. Согласитесь: очень скучно читать такую правду! А писать! Невыносимо. Насколько легче, благодарнее, вкуснее и безопаснее парить в иносказательных облаках, среди шёлковых кофточек и томных стонов! В самом деле, ну куда годится эта вся так называемая правда? Только представь!..

Внучка представила. Повеяло ванилью.

- Замужняя женщина, красивая и молодая, полюбила холостого офицера и пала, совершив с ним серию половых актов без контрацепции. Общество осудило её. Женщина оказалась впечатлительной и бросилась под поезд. Всё. Хроника происшествий, пять строк в газету. Но бульон из культурных кодов булькает, и все всё понимают. Каждый по-своему. У каждого своя правда. Особенно если замешан секс. Таким образом нормальная новостная журналистика разбухает в великую литературу - по умолчанию.

- Ты, бабуля, похоже, писательница. Может, ты тоже поначалу пришла из нормальной журналистики? - интересуется внучка, давно мечтающая хоть как-нибудь проникнуть в биографию бабушки.

- Литератор, сбирающийся возвестить нечто абсолютно свежее, - не слушает её бабушка, - и ещё не закодированное культурой, был, есть и будет обязан пользоваться тем самым остраняющим гвоздиком. Но не все хорошо учились в школе, поэтому частенько роют от забора до обеда, то есть сами не знают - что именно делают. Свежее в литературе уже было.

Жестоко. Пусти её в семинариумы Литературного института, все студенты повесятся во втором семестре первого курса.

- Бабушка-а-а! Любая молодёжь во все времена роет от забора до обеда, потому что взрослые не нравятся молодёжи. Она хочет выкинуть взрослых на помойку. Так уж устроен мир. Лет до тридцати, конечно.

Бабушка закуривает и молодеет, стареет, молодеет, стареет - вдох, выдох, вдох, выдох. Она любит внучку, но ненавидит споры.

- Лоскутная неосведомлённость, ныне смертный грех молодых литераторов и политиков, раньше была очень мила, но теперь её время вышло, наступают серьёзные времена, конец медиашоу, - и не все это могут вытерпеть. Максимум, на что они согласны, - это лоскутная осведомлённость, позволяющая всегда иметь мнение!.. Представляешь, они даже не знают, где в России находится крест!..

- А где он? - просит внучка.

- Поперечина - Урал, - как само собой роняет бабушка.

Лицо её грустно. Дометеливая Шкловского, эрудицию интеллектуалов и гордыню вообще, бабушка разжевала кривоумный термин и выплюнула. Потом, успокоившись, добавила:

- Этот умник на полном серьёзе написал: "Женщина может возвысить человека". Это он-то человек? Он не умел делать текст, поэтому слыл осведомлённым и тонким. Толстому, говорит, чеховская Душечка идеалом женщины казалась. Да Толстому, чтоб столько написать, нужна была рабочая обстановка и спокойная душа. Он бы перемолол под это дело любую женщину. Любую довёл бы до идеального состояния... Душечка - это душа писателя, а не идеал женщины. Почему никто до сих пор не понимает, что Чехов вымечтал Душечку, так сказать, ну-хотя-бы-на-бумаге, покуда любил актрису и стерву. Наши классики как попадут под каток душеведа, так потом лет сто не разгребёшь, всё шипеть будут: он внёс, он дал, он почувствовал. И особенная фишка: он хотел сказать. А этот, малютка наш долгожительный, дробил и крошил тексты на абзацы, когда ленился приклеить рему к теме, или рука сама дрожала от страха, что выдаст его тривиальность. Абзацы, видите ли, изобрёл!.. Но он мощно всех надул, очень мощная мистификация. Вампир и безбожник, интеллектуал безграмотный. Слава Богу, что теперешним добрым литературным молодцам за неосведомлённость памятников не поставят.

- А что случится? Какова теперь плата за неосведомлённость? - улыбается внучка, полагая, что всё это - очередной чайный трёп очумелой старой зануды.

В ответ бабушка тоже ласково улыбается и чудесным глубоким голосом, полным и смирения, и терпимости, говорит:

- Смерть.

Я бы положил эту книгу, Мария, на твою постылую могилу. Пусть она будет твоим надгробием. Ты думаешь, меня волновало твоё тело, замотанное в эти средневековые тряпки? Что я там не видел, под этими тяжёлыми душными юбками!..

Графиня! Вы знаете, что воду не только пьют? Ею моются. Правда, это чисто русский обычай. Знаете, есть такие выносливые народы, - славянские. Они тоже христиане. У них имеются, только не надо падать в обморок, - бани! Как в нашем достославном Риме времён императоров-симпатяг и злодеев из народа.

Но ничего: истинное просвещение когда-нибудь придёт и в Европу!

Надеясь отвлечься, Джованни живо до чёртиков представил себе абсолютно фантастическую картину: его рукопись формуется в огромный кирпич и тут же бешено размножается. Ап! и вся масса кирпичечных близнецов улетела куда-то ввысь, под облака, откуда медленным каменным градом просыпались каменные книжечки на всю грешную землю - и все народы чудесно прочитали то, что сегодня утром дописал Джованни. И все узнали, что разбить одну великую любовь на сто осколочков, осыпочков, ошмёточков - это единственный выход, чтобы хотя бы дожить до смерти, не разорвав своими когтями своего сердца.

Вот бы нашёлся умелец-негодяй, кто избавил бы читающую публику от переписчиков!

Вот бы так: написал побасенку - и назавтра об этом знают во Вселенной. И говорят: а вы знаете, что вчера Джованни наконец излил свою душу? Ах, нет, мы не знали. Неужели излил? Так-таки и излил? И что от души осталось? Ха-ха-ха.

А правда: переправить это всё - всем, как снадобье...

И все любовники Земли, когда невмочь им будет дотянуться до ненаглядных тварей и возлюбленных колен - прочтут отчёт любовника, прожившего чуму, но не прожившего Марию, и Неаполь...

Ах, кажется, я ударяюсь в стихоплётство.

Мария, тварное издание Адамовой подруги! Бессмысленная талия твоя.

Моя душа, как кошка, намурлычет мелодий тебе пять иль сто, порадуйся, Мария!

Моя душа змеёй обнимет-обовьёт изножье, изголовье, изжелудочье твоё, изселезёночье, ах, как тебя достать оттуда, из могилы...

Я построил бы тебе саркофажик из этих кирпичей. Моя рукопись, умноженная фантастическим мастером и облаками, моя рукопись ляжет вокруг тебя и будет вечно спать с тобой, и буду я твой вечный муж. Ха.

У ВСЕХ СВОИ ПАЛКИ