Читать книгу "Последнее слово за мной - Паула Уолл"

Мужчины относятся к бизнесу как к войне. Для Шарлотты он скорее сродни сексу. По окончании торгов обе стороны должны остаться удовлетворенными.

Чиркнув спичкой о подлокотник кресла, Шарлотта покрутила сигару в пламени. Потом затушила спичку, откинулась на спинку и поглядела на младенца в ящике. Девочка будто чувствовала, что на кону вся ее судьба, и лежала смирнехонько.

Природа не наделила Шарлотту материнским инстинктом. Она не приходила в умиление при виде грудничков. В ней не просыпалось сентиментальное желание помочь беззащитным крошкам. Шарлотта прежде всего и главным образом была деловой женщиной. Она глядела на ребенка и видела огромное стартовое вложение в рискованный и непредсказуемый бизнес с высокой вероятностью банкротства.

Однако в ее мыслях все чаще возникал еще один вопрос: кто унаследует ее дело и имущество, когда ее не станет? Шарлотта не могла допустить, чтобы ее немалое наследство свалилось на голову какому-нибудь простофиле-родичу, который быстренько растранжирит все денежки.

— Вот бли-ин! — процедила сквозь зубы Шарлотта.

— Блллн, — откликнулся ребенок.

Удивленно вскинув брови, Шарлотта склонилась над ящиком.

— Что ты сказала?

Скорее всего, девочка просто агукала и издавала прочие невнятные младенческие звуки, однако Шарлотта сочла это предзнаменованием. Если и есть где-то на свете дитя, способное пойти по ее стопам, то только вот такое — которое начинает сквернословить раньше, чем научится говорить «мама».

— Летти! — голос Шарлотты эхом прокатился по старому дому. Она разорвала чек в клочки. — Эта чертова кукла остается!

Но Летти ее не слышала. Она стряхивала пыль с детской кроватки на чердаке.

Глава 2

Если у девочки и было имя, душеприказчик, доставивший ее и опрометью бросившийся к своему «студебеккеру», позабыл его сообщить. Он допустил и еще одну, гораздо более серьезную оплошность — не позаботился захватить подгузники.

— Как вам имя Хоуп?[4]— осведомилась Летти у хозяйки, кормя младенца из бутылочки.

Шарлотта прилагала массу усилий, стараясь не замечать домработницу. Каждый день с часу до трех она проводила в постели за размышлениями. Это вовсе не послеобеденная дрема, настаивала Шарлотта. Если женщина лежит с закрытыми глазами, это еще не значит, что она бездельничает.

— Черити тоже неплохой вариант, — не умолкала Летти. — С другой стороны, я всегда склонялась к имени Фейт. — За годы службы у Шарлотты Летти привыкла вести диалог в одиночку. — Но ведь есть еще и Пэйшенс.

Шарлотта приподняла бровь. Имя отвечало ее собственным вкусам, ведь ее любимое качество — упорство.

— Нет, это годится разве что для квакеров, — наконец рассудила она.

— Честити, — подала новую идею Летти.

Шарлотта поняла, что пора вмешаться, не то девочке придется всю жизнь мучиться с дурацким ярлыком вместо имени.

— Мы назовем ее Анджелой, — решительно произнесла она. — Анджела Белл.

— Анджелой звали сестру вашей прабабки, — вспомнила Летти, приподняв девочку вертикально и похлопав ее по спинке, чтобы срыгнула. — Она носила на шее сушеную куриную лапку, а по полнолуниям танцевала нагишом на кладбище.

— Ты не чистокровный Белл, коли спятить не успел, — не без гордости процитировала Шарлотта местную поговорку.

Летти поглядела на крошечную сирену.[5]В чертах девочки не было абсолютно ничего ангельского. Темные манящие глаза и пухлые губки, выпяченные словно бы для поцелуев.

Летти работала в поместье так давно, что застала целых три поколения Беллов. Она твердо намеревалась вырастить хоть одну из них респектабельной леди — только тогда она сможет умереть с чистой совестью.

— Пусть будет Анджела, — согласилась домработница, и вопрос был закрыт.

Глава 3

Во всем, что касалось воспитания детей, Шарлотта придерживалась предельно либеральных взглядов. С молочной смеси она перевела племянницу на виноградный сок в бутылочках и позволяла ей носиться по округе чуть ли не голышом и играть с сыновьями плотника.

— Анджела Белл! — строго кричала Летти с крыльца. — Сию минуту подойди сюда и надень сорочку!

— А почему тогда Бун Диксон не носит сорочку? — вопила в ответ Анджела.

— Ну что, Летти, съела? — усмехалась Шарлотта, высовываясь из-за газеты.

Каждый божий день Шарлотта читала племяннице вслух газетную страничку о бизнесе, и Анджела слушала с таким серьезным видом, будто понимала все до единого слова. Люди, проходившие мимо поместья по воскресеньям, видели тетку и племянницу на крыльце и качали головами. «Ей бы сводить ребенка в церковь», — бубнили они себе под нос. И повторяли то же самое, когда возвращались с воскресной вечерней службы.

В тот день, когда Анджела пошла в школу, ее вольнице пришел конец. Летти отскребла ее черные пятки пемзой и щеткой и каким-то загадочным образом заставила ее надеть кружевные носочки и кожаные туфельки. Когда домработница прошлась по волосам Анджелы расческой, девчонка шипела, отбивалась и ругалась как пьяный матрос, в которого вселился дьявол.

— Бли-ин! — с воплями вырывалась Анджела.

Зубы ее были стиснуты, по щекам струились слезы.

Когда Летти наконец закончила свои процедуры, девочку было не узнать.

— Ну вот, теперь ты выглядишь как маленькая леди, — удовлетворенно промолвила Летти, сплетя пальцы в замок. — Постарайся и вести себя соответственно.

Весь день Шарлотта и Летти поглядывали на часы. Когда Анджела наконец показалась на дороге, они уже ждали ее у ворот.

— Где же твои новые туфельки? — ахнула Летти, глядя на грязные босые ноги Анджелы.

— Я их пожертвовала, — заявила Анджела, запустив руку под платье и почесываясь — кружевное белье с непривычки мешало.

— И кому же? — осведомилась Шарлотта.

— Кайенн Мерривезер.

— Что же Кайенн Мерривезер сделала такого, чтобы заслужить подарок?

— А у нее ноги кровили.

— Отчего?

— Наступила на битую пивную бутылку босиком.

— Ну, а что она хотела! — фыркнула Шарлотта. — Если живешь в Стрингтауне, иного и не жди.

Если вы постучитесь к Шарлотте в дверь и попросите милостыню, она выдаст вам метлу или еще какой рабочий инструмент. Она родилась богатой, а умрет еще богаче. Для женщины, которая ни одного дня в своей жизни не занималась тяжелым физическим трудом, она была слишком требовательна к окружающим и ожидала праведных трудов от них.