Читать книгу "Эхо небес - Кэндзабуро Оэ"

Как выяснилось потом, большинство слушателей, присутствовавших в тот день в соборе, работали в христианских волонтерских организациях и хорошо понимали проблемы детей-инвалидов, так что поход в мужской туалет прошел без всяких осложнений. Когда я возвращал Мусана Мариэ, она ограничилась благодарным кивком и улыбкой. Но потом обернулась и, скользнув тонким носовым платком по программке, которую я читал, потянулась, чтобы смахнуть с моих волос капли дождя, что можно было считать и естественным после того, как она так же легко смахнула их с головы Мусана. Когда затем она обернулась к Хикари, я, жестом выразив благодарность, взял у нее платок, но не успел даже толком сказать спасибо, так как уже зазвучала музыка. А сразу же по окончании второго отделения мы торопливо поднялись, чтобы скорее отвезти детей домой: если они не ложатся вовремя, возникает опасность припадка… Вот таким было мое знакомство с Мариэ.

Но только месяц спустя мы впервые поговорили по-настоящему. Директор школы, в которой учился мой сын, попросил меня, как отца ребенка с умственными отклонениями и к тому же писателя, рассказать проходящей специальное обучение группе о воспитании нестандартных детей. Моя жена пригласила и Мариэ. Теща как раз гостила у нас в Токио, и детей можно было оставить на нее.

Пока мы вместе ехали в такси, я узнал, что Мариэ развелась с мужем, что у нее двое детей. Она растит больного сына, Мусана, а его младший брат, способный даровитый мальчик, ученик очень известной частной школы, живет с отцом. Мать Мариэ днем присматривает за Мусаном, и поэтому у нее есть возможность еще и преподавать в женском колледже Иокогамы. Правда, сказала она, в последнее время у матери появились признаки старческой слабости, и это ее беспокоит; жизнерадостная улыбка по-прежнему освещала ее лицо, но беспокойство сквозило в глазах и проступало в тенях, отбрасываемых длинными ресницами. Моя жена наверняка уже знала все это, ведь они постоянно встречались по разным школьным делам. Мариэ повторила рассказ для меня и тем самым как бы представилась.

После лекции мы зашли в кафе возле станции метро, ближайшей к муниципальному клубу района Кото, где всегда проходили занятия этой учебной группы. Кафе состояло из двух помещений: одного, где продавали хлеб и сэндвичи, и другого, со столиками, где можно было пить кофе, приподнятого на несколько ступенек и отгороженного стеной из растений в горшках. Приподнятая часть кафе, где мы уселись, была широкой и свободной и казалась отделенной от всего происходившего по соседству. Сразу же после выступления перед большой группой слушателей я еще плохо справлялся с эмоциями и ощущал себя беззащитно выставленным напоказ, так что в ходе разговора старался спрятать свои чувства поглубже и вернуть их к обычному градусу. Иными словами, то говорил беспрерывно, то неожиданно замолкал.

Губы Мариэ были щедро обведены ярко-красной помадой, и во время одной из пауз она сказала по этому поводу следующее.

— Старые фильмы и побрякушки теперь снова в моде. Мои студентки напокупали пеналов и тетрадок с изображениями Бетти Буп[1]. И, кажется, у меня за спиной они уже начали называть меня «Бетти». Уверена, что никто из девчушек не видел мультиков про Бетти Буп, да и я сама, если на то пошло, не видела.

Теперь, когда она это сказала — в шутку, чтобы скрыть легкое смущение, — я подумал, что ее губы действительно чем-то напоминают Бетти Буп. Впечатление еще усиливалось кудряшками, кое-где падающими на ее красиво вылепленный лоб, и неожиданным блеском глаз, только что бывших дымчато-темными.

— Для нынешних студенток Бетти Буп, конечно же, персонаж из далекого прошлого, — заметила моя жена. — Но я, в отличие от тебя, Мариэ, могу называться ровесницей Бетти. Мой папа работал в сфере кино, и во время войны я посмотрела несколько мультфильмов про Бетти. Из чего видно, какая у нас гигантская разница в возрасте.

— А я вырос в лесной глуши, — сказал я, — и впервые попал в кинотеатр, когда уже после войны мы съездили в соседний городок. С Бетти Буп был знаком по одним только комиксам. Но, разумеется, был ее современником.

— Хочешь сказать, что раньше, во время войны, ты совсем не бывал в кино? Или какой-нибудь самодельный сарайчик у вас все же был? Отлично понимаю, что, задав этот вопрос, я уподобляюсь студенткам Мариэ, но все-таки…

— Кое-какие учебные фильмы нам в самом деле показывали — на втором этаже Дома фермеров. — Почувствовав себя ровесницами, моя жена и Мариэ одновременно рассмеялись. — Мы сидели там на соломенных матах, и клопы заползали прямо на колени.

Вот уже некоторое время я чувствовал присутствие трех девушек, стоявших возле легкой перегородки, отделяющей булочную от кафе, сжимая в руках пакеты с хлебцами. Моя лекция была утром, днем им предстояло разбиться на группы поменьше и слушать доклады преподавателей, работающих с умственно отсталыми детьми. Естественно, что в перерыве они все перекусывали где-нибудь поблизости. Все трое были в линялых джинсах, которые, казалось, носили не снимая: и в будни, и в праздники, все три крепко сбитые, с особенно развитыми ляжками и бедрами. Обменявшись кивками, они медленно двинулись в нашу сторону.

«Простите, но вы не смогли бы уделить нам немного времени?..» Они встали у нашего столика. Мускулистые плечи соприкасались. Посадить их было некуда, и, чтобы выслушать их, я поднялся.

Они участвовали в семинаре как преподавательницы токийской школы для детей с нарушениями умственного развития. В последние два-три года, то есть с начала их преподавательской деятельности, учащиеся старшего отделения каждый год отправлялись из района Кансай на Кюсю с заездом в Хиросиму и посещением Музея атомной бомбы. Им, молодым преподавательницам, казалось, что это очень полезно и для учеников, и для педагогов и сопровождающих волонтеров. Но в программе этого года экскурсию заменили поездкой в знаменитый своей красотой район Миядзима. Директор и старший преподаватель сказали, что эта замена произведена по просьбе родителей учеников третьей ступени, и поскольку за нее высказалось больше половины опрошенных, администрация не намерена возражать. Но они, молодые учительницы, предпочли бы не везти школьников любоваться оленями, а дать им возможность посетить Музей атомной бомбы и увидеть выставленные там вещи, когда-то принадлежавшие школьникам, погибшим в огне пожара первой в мире ядерной катастрофы. Все эти годы дети, побывавшие в музее, заметно менялись под впечатлением…

Девушка, которая говорила все это, и обе подруги, молча ее поддерживавшие, были отлично подготовлены, и физически, и морально, к работе преподавательниц в школе для умственно отсталых детей и должным образом использовали эту хорошую подготовку. Особенное впечатление производила говорившая, чье лицо было таким решительным, что почти отдавало свирепостью. Кожа на шее и руках, выглядывающих из рукавов ее скромной блузки, загрубела от долгого пребывания на солнце и выдавала знакомство с тяжким физическим трудом, обычно не выпадающим на долю молодых женщин. И она и ее подруги, все три в едва не лопающихся джинсах, были каким-то олицетворением грузности, живой массы, но ни Мариэ, ни жену это не отталкивало, а скорее приковывало внимание. Я ощущал это, стоя и слушая, опустив глаза вниз. Жену, похоже, завораживала энергия этих куда более молодых, чем она, женщин, Мариэ, еще остававшаяся в их возрастной категории, воспринимала эту энергию с усмешкой…