Читать книгу "Плач юных сердец - Ричард Йейтс"

И она вроде бы соглашалась, однако довольно быстро он понял, что для Люси Блэйн логика не значила так много.

Свадьбу назначили через неделю после выпускного. На протяжении всей церемонии его родители, прибывшие по этому случаю из Морристауна, скрывали свое замешательство за вежливыми улыбками, и Майкл обнаружил себя женатым, так и не разобравшись до конца, как это все получилось. Такси доставило их из церкви на торжественный прием, устроенный в старом каменном здании у подножия Бикон-Хилл[6], и, когда они с Люси выходили из машины, над ними нависла грозная фигура конного полицейского: его красивая ухоженная лошадь стояла, как статуя, у самой кромки тротуара, а сам он приложился к фуражке, отдавая честь.

— Боже, — сказал Майкл, когда они устремились вверх по изящной лестнице, — за сколько же можно нанять конного полицейского для свадебной вечеринки?

— Не знаю, — нетерпеливо ответила она. — Не думаю, что задорого. За пятьдесят?

— Нет, солнышко, в пятьдесят тут никак не уложиться, — сказал он ей. — Хотя бы потому, что надо закупить овес для лошади.

Она засмеялась и приникла к его руке, давая понять, что оценила его остроумие.

В одном из трех или четырех открытых для приема огромных залов небольшой оркестр играл попурри из мелодий Кола Портера, и всюду сновали согбенные под грузом заказов официанты. Один раз Майклу удалось разглядеть в море гостей своих родителей, и он был рад обнаружить, что в этой толпе незнакомцев у них не было недостатка в собеседниках и что их морристаунские наряды смотрелись неплохо, но потом он снова потерял их из виду. Дряхлый старикашка (на лацкане его пошитого на заказ костюма красовался какой-то редкий знак отличия в виде шелковой розочки) пытался, сражаясь с одышкой, объяснить, что он помнит Люси в младенческом возрасте: «В коляске! В крошечных шерстяных варежках и в ботиночках!» — а другой, помоложе, поинтересовался после рукопожатия, от которого у Майкла захрустели суставы, как, по его мнению, следует относиться к облигациям, погашаемым из выкупного фонда. Потом было три девушки, знавшие Люси «по Фармингтону»: визжа от счастья, они кинулись ее обнимать, а она еле дождалась, когда они уйдут, чтобы сказать Майклу, как она их всех ненавидит; за ними последовали женщины возраста ее матери: смахивая воображаемые слезы, они говорили, что никогда еще не видели такой прекрасной невесты. Притворяясь, что вслушивается в пьяные излияния человека, который играл в сквош с отцом Люси, Майкл опять вспомнил о конном полицейском на тротуаре. Очевидно, нанять полицейского с лошадью было бы невозможно; поставить их там могло в знак внимания только полицейское управление или мэр, из чего следовало, что семейство Люси не только богато, но и пользуется определенным влиянием.

— Мне кажется, все прошло удачно, правда же? — сказала Люси поздней ночью, когда они остались одни в роскошном люксе отеля «Копли-Плаза». — Церемония получилась приятная; вечер, правда, под конец слегка испортился, но, с другой стороны, иначе и не бывает.

— Да нет, все было прекрасно, — успокоил он. — Но я все равно рад, что это уже позади.

— Боже, а я-то как рада!

Люкс в этом роскошном отеле был оплачен для них на неделю вперед, и, только когда половина этого изнеженного, свободного от грубой повседневности существования под пристальными взглядами незнакомцев была уже позади, Люси решилась наконец объявить о том, что значительно осложнит их отношения в будущем.

Это произошло утром, после завтрака, когда официант уже укатил тележку с дынными корками, размокшими хлопьями недоеденных круассанов и тарелками, испачканными яичным желтком. Люси сидела перед зеркалом, причесывалась и наблюдала, как ее новоиспеченный муж расхаживает по ковру у нее за спиной.

— Майкл, — сказала она, — присел бы ты на минуту, а? Потому что эта ходьба меня раздражает. И еще… — добавила она, кладя расческу на туалетный столик с такой осторожностью, будто та могла разбиться, — и еще потому, что я должна сообщить тебе нечто важное.

И пока они усаживались для разговора в пухлых гостиничных креслах вполоборота друг к другу, он сначала подумал, что она, наверное, беременна (и радостного в этом мало, однако ничего плохого тоже нет) или ей сказали, что у нее вообще не может быть детей; потом его смятенному уму представилась еще одна страшная возможность: она могла быть смертельно больна.

— С самого начала я хотела, чтобы ты это знал, — сказала она, — но боялась, что от этого все переменится.

Теперь ему казалось, что он едва знаком с этой длинноногой симпатичной девушкой, которую он, возможно, так никогда и не приучится называть «женой»; холодок ужаса поднимался от мошонки к горлу, и он сидел, глядя на ее губы в ожидании худшего.

— А теперь нужно перестать бояться, вот и все. Я тебе все сейчас расскажу, могу только надеяться, что ты не воспримешь это… ну, как бы там ни было. Суть в том, что у меня есть деньги — не то три, не то четыре миллиона. Мои собственные.

— А-а-а, — сказал он.

Вспоминая об этом позже, даже много лет спустя, Майкл не мог избавиться от ощущения, что дни и ночи, остававшиеся до отъезда из этого отеля, были заполнены исключительно разговорами. И хотя присущая спору напряженность появлялась в их голосах лишь изредка, а до ссоры дело не дошло ни разу, они вели спокойный, но предельно серьезный разговор, который крутился вокруг одних и тех же вопросов и в котором явно присутствовали две точки зрения.

Позиция Люси состояла в следующем: раз для нее деньги никогда ничего не значили, то почему для него они должны значить нечто большее, чем исключительную возможность для работы, — он будет свободен, у него будет много времени. Они смогут жить где угодно. Смогут ездить, если будет такое желание, пока не найдут место, способное обеспечить им наполненную, плодотворную жизнь. Разве не об этом мечтает большинство писателей?

И Майкл признавал, что выглядит все это заманчиво — господи, еще как заманчиво! — но у него была другая позиция: как выходец из среднего класса, он всегда думал, что сможет построить свою жизнь самостоятельно. Стоит ли ждать, что он вот так вдруг откажется от этой усвоенной с детства мысли? Если он станет жить на ее состояние, все его устремления могут просто сойти на нет; возможно, он даже лишится энергии, необходимой, чтобы вообще начать работать; и для него немыслимо платить такую цену.

Он надеялся, что она поймет его правильно: конечно же, замечательно знать, что у нее есть все эти деньги, хотя бы потому, что это означает, что за будущее их детей можно не беспокоиться, оно всегда будет обеспечено трастовыми фондами и прочими штуками. Но пока что будет все-таки лучше, если все эти денежные дела останутся строго между ней и ее банкирами, или брокерами, или кто там еще этим занимается.

Она снова и снова уверяла, что его подход к делу «достоин восхищения», но он каждый раз отвергал этот комплимент, говоря, что восхищаться тут нечем, что он всего лишь проявляет упорство. Он всего-навсего хочет жить так, как планировал жить с ней задолго до свадьбы.