Читать книгу "Город Света - Людмила Петрушевская"

Так что хоть природная зловредность проявлялась в Топоре ежеминутно — то кинет самолет в море, то устроит ураган, то цунами, а то и взорвет к своей маме целый центр города, оставив одни обугленные стены, — но Топор не слишком спешил со всем этим.

Правда, если бы Топор не хлопотал, то фея Сирени успешно научила бы всех людей взаимной вежливости, чистоте и доброте, но тогда Топору было бы страшно обидно за напрасно прожитую жизнь.

А ведь известно, что надо прожить ее так, чтобы было бы мучительно приятно.

Стало быть, Топор пакостил, но все время себя укорачивал, не желая раньше времени оказаться в кругу своей безобразной семьи черногрязевцев.

Другими словами, он в чем-то даже полюбил землю, на которую эмигрировал, хотя всем ее коренным обитателям искренне желал провалиться на этом месте.

Земля, но без жителей вообще — вот что его бы устроило.

Поэтому он любил ночь, безлюдное время, любил рассветы в полях и городах, когда все чисто и пусто, когда можно носиться повсюду беспрепятственно, сам и один, как король, роняя комья переваренного и свободно выпуская шлейф вонючих выхлопных газов (что делать, против собственной природы не попрешь).

А потом просыпались и вываливались из домов людишки, сброд, шумели, портили природу, загрязняли среду обитания.

глава третья. Две жемчужины

Мы остановились на том, что фея Сирени слабела. Она потеряла силы настолько, что даже не могла себя защитить. Надо было улетать. Но как?

Чтобы взлететь, ей нужно было опереться на что-то, но на что?

Она уходила с места своей службы, а это всегда очень трудная вещь — покидать работу, которую любишь и на которую потратил жизнь.

Кстати, она не знала вообще, как это делается — увольнение отсюда, и насколько это трудно.

Никто на Земле ничего такого не предвидит, надеется на лучшее и на счастливый конец.

Вроде оно должно было произойти само собой. Какой-то дальнобойный луч мог сверкнуть — примерно так она прибыла на Землю.

Фея Сирени скиталась, таким образом, в виде пятнышка или короткого луча по белу свету, и без ее присмотра все начало хиреть, происходили катастрофы, бедствия, а уж колдун Топор совершенно распоясался и даже показался по телевидению, открыто объявив миру тайную войну, причем без адреса и времени — постоянную войну против всех.

Причем его было видно довольно плохо — какой-то бледный мужик с гадкой улыбкой, как будто он только что с удовольствием отомстил, но при этом измарался, пострадали штаны сзади, и он этого стесняется, однако позирует перед камерой как бы специально именно в таком замаранном виде, как бы ничего не скрывая, как истинная звезда, суперстар телевидения.

Фея Сирени, таким образом, скрывалась, а колдун Топор непрестанно показывал себя, но при этом невидимо находился сразу во многих местах и личинах.

Одновременно он повсюду выискивал фею, надеясь победить окончательно. Он чувствовал свою возросшую силу. Ему, разумеется, это было страшно трудно, поскольку фея Сирени имела вид луча света. А мало ли лучей света ложится на землю и просвистывает в воздухе по всем направлениям, в том числе и между людьми! Даже ночью, в глухой тьме, вдруг да чирикнет какой-нибудь ничтожный огонек и пошлет луч прямо кому-то в глаза, а Топор спохватывается и мечется туда-сюда, круша все на своем пути, то есть получаются опять одни пустые хлопоты!

Он, однако, знал, что фея любит болтаться около особенно добрых и беззащитных детей. Там-то он и надеялся ее поймать.

Правда, как уловить луч света, вот вопрос.

Короче говоря, каким-то утром фея Сирени путешествовала по городу в поисках подходящего знакомства с новым ребенком (последнее время только это и утешало ее) и увидела маленького мальчика за кустом, который кормил мороженым сразу трех приятелей гораздо старше его.

Они быстро, в шесть укусов, прикончили свою добычу, давясь от спешки, и попросили малыша принести им еще.

Он пошел к бабушке, сидящей на скамейке, и стал просить у нее новую порцию мороженого.

— Но ты ведь съел уже две! — удивилась бабушка. — Нет, хватит. А то простудишься и не будешь обедать.

— Буду, буду, бабушка, я очень голодный! — сказал малыш так правдиво, что у феи Сирени навернулись на глаза слезы.

Эти две слезы упали на песок и застыли там в виде двух жемчужин.

И два тонких свистящих луча ударили снизу вверх, подхватили с собой маленькое пятнышко света и бесшумно исчезли.

Запахло чем-то нежным и растаяло.

Мгновенно, откуда ни возьмись, из-за куста к этому месту попрыгала бойкая большая жаба.

И тут мальчик, так ничего и не добившись от бабушки, вдруг заметил у себя под ногами две жемчужины, поднял их с земли и понес своим друзьям за кустик.

— Вот, — сказал он им, — я нашел красивые камушки, хотите?

— Хрена нам твои пуговицы, дуррак, давай мороженого! — завопил самый большой и хорошо стукнул этого дурака по голове.

— Мороженого больше нет, — ответил ударенный, почесав макушку.

Двое других плюнули на него, и вся троица удалилась.

А проворная жаба вдруг съежилась до размеров гусеницы, потом гусеница, извернувшись, быстро лопнула, и на свет Божий вылезла бабочка-капустница, маленько обсохла и зафиндиляла в воздухе.

В этот момент Топор опять появился на экранах телевидения в грязных с изнанки портках и с бледным, но спокойным видом. Он вымолвил:

— Краибнмр-рэ яуя пссту-фссту бзеф-мзеф! Ая? Усиптошись негебреммо. Сю? Шуи опсянась-офсянась бно-ная арья-шмарья. Бейна фирянэ ифтесла. И фтесла! Куки? Айя! Нзябзим-шабзим. Каля-маля. Млыфысе?

И переводчик сказал:

— Трудно разобрать слова… Расшифровщики работают… Как бы что он все предвидит…

Испуганные пенсионеры и домашние хозяйки, а также больные, разнообразные отдыхающие на рабочем месте и журналисты это видели и слышали и рассказали всем остальным.

Малыш Кузя (а побитый дурак был именно он) постоял за кустами оглоушенный и оплеванный, но потом он улыбнулся и побежал к бабушке, стараясь не показать вида, что ему плохо.

— Что я нашел, бабуля! — закричал он. — На, это тебе!

Бабушка увидела жемчужины, смутилась, оглянулась и тихо спросила:

— Ты где это взял?

— Нашел на песке!

— Вечно ты всякую гадость с земли подбираешь, потом руки грязные! — привычно сказала бабушка, вынула из кармана платок, увязала в него жемчуг, кинула все это в свою бездонную сумку, где при надобности умещалось двадцать кило картошки-моркошки, затем велела Кузе сидеть на лавке, а сама, глубоко вздохнув, пошла вдоль скамеек, бестолково спрашивая:

— Никто ничего тут не потерял?