Читать книгу "Все оттенки боли - Наталья Штурм"

— Куда намылилась? — собственнически поджав рот, спросила Светка.

На ней было легкое платье канареечного цвета. Она держала «за горло» пустой пакет, который надулся как шар. На пакете была изображена женская попка с надписью Wrangler. От того, что туда попал воздух, круглая задница выглядела еще фирмовее.

«Специально надула, чтоб все видели — пакет без дырок», — догадалась я с завистью. Но от моего взора не ускользнуло, что пакет уже стирали, и Светка зарисовала потертости фломастером.

— Я за булочкой в магазин, пошли со мной? — не дожидаясь ответа, позвала подруга.

— На работу еду, сегодня просили пораньше, — вздохнула я подневольно и застенчиво сцепила за спиной руки с вытертым пакетом «Дикий пляж», на котором только угадывались длинноногие девицы, билдинги и надпись Y&M.

— С ума, что ли, сошла? — обиделась Светка. — Погода хорошая, лето в разгаре, а ты на государство пашешь. Надо на юг ехать. В Крым, например. Вон как у тебя на пакете!

Я расправила плечи и еще раз подумала, какая Светка великодушная.

— Неужели ты всю жизнь собираешься ходить на работу? Утром к девяти, домой после шести. Ужас какой! Я, например, твердо решила не работать на это государство ни одного дня, — уверенно произнесла Светка и показала язык дворнику с метлой.

— Я должна приносить пользу Родине! — продекларировала я свою программу. Но неуверенно, потому что польза стучать на машинке в заскорузлом райкоме в расцвете лет сомнительна.

— Из диссидентов — в райком. Мне стыдно за тебя. Понимаю еще, если бы ты вела подрывную работу в стане врага…

— Скоро все изменится, вот увидишь! Этот Горбачев — нормальный мужик. Он выведет страну из глубокой жопы.

— Мне кажется, эта жопа настолько глубокая, что из нее фиг вылезешь. Не верю я, что здесь когда-нибудь что-то изменится, — прорицала Светка.

С этими словами она хлопнула пакетом о тротуар — жопа лопнула.

— Жалко же, — поразилась я такому акту вандализма.

— А мне пакет не жалко, мне тебя жалко, что ты работаешь. Хочешь, я применю к тебе «Шестнадцатифакторный личностный опросник»?

— Ух ты, — только и вымолвила я в восхищении.

— Все очень просто, — объяснила подруга и закурила «Стюардессу», — задай сама себе вопрос. Ты хочешь сейчас поехать к морю и загорать на песочке или хочешь сидеть в тухлой конторе и печатать идиотские тексты?

Я переговорила со своим внутренним голосом и выдала конечный результат:

— Естественно, к морю! Но меня уволят!

Вот надо отдать ей должное — Светка всегда умела находить решающие аргументы:

— Не уволят.

Светлана была старше меня и собиралась поступать на вечернее отделение философского факультета МГУ. Женщин туда брали без конкурса, потому что никто не шел. Светку это не смущало — студентку за тунеядство уже не привлекут.

Подруга подошла к вопросу досуга со всей серьезностью.

— А где мы деньги на поездку возьмем? — спросила я.

— Где-нибудь возьмем, — спланировала она.

— А что дома скажем? — призывала я к здравому смыслу.

— Да ладно — забудь, — порекомендовала Светка, и мы пошли в сторону, прямо противоположную остановке троллейбуса № 59.

Сдобная булочка с изюмом за девять копеек была съедена, мозг заработал проворнее, и мы задумались, где взять денег? Потому что осталась только одна копейка.

Реально деньги можно было добыть четырьмя способами: найти под ногами на тротуаре, продать что-нибудь из дома (крайний вариант), попросить взаймы (но кто даст молодым?) и спекульнуть товаром в туалете на Столешниках.

Но Светка опытным путем не раз доказывала, что существует гораздо больше способов отъема денег у населения, чем предлагал Остап Бендер.

— Щас, такси поймаем, доедем до Большого, там деньги найду, — туманно намекнула она на особые связи.

Под Большим имелся в виду театр, куда Светка с упоением ходила каждый день, кроме понедельника. В «тяжелый» день театр отдыхал.

Наивно думать, что Светка была фанаткой Терпсихоры или Мельпомены. Просто каждая девушка в пубертатном периоде, стремясь к самоутверждению личности, придумывает себе Особенную Биографию.

К примеру, моя подружка по курсам стенографии слабым голосом рассказывала мне, что она «вся гнилая». Я жалела ее, хоть и не понимала, как можно быть такой больной в девятнадцать лет? Но ей так нравилось. Хилое здоровье никак не отражалось на ее сексуальном аппетите — каждый понедельник она приносила новую сумку (не пакет!) и говорила умирающим голосом, что ей любовник подарил. Мужчины были все сплошь из телевизора — ведущие телепрограмм, известные ученые и просто артисты. Сокурсницы верили и слушали истории, не перебивая, с уважением — ведь скоро умрет.

Те, что поумнее, сочиняли себе биографию по мотивам Набокова. Она — молода и доверчива, но уже с червоточиной. Он — стар и мудр. Конечно, еврей, а как еще оправдать желание уехать отсюда навсегда? Вместе они смотрятся как дед с внучкой, но ей пофиг. Потом не то Франсуа Миттеран к нам, не то Горбачев с супругой к ним — короче, лед тронулся, и еврея выпустили. Внучка с разбитым сердцем, еврей первое время пишет письма. Вот такая печаль. Подруги слушали и сокрушались: надо же, такая молодая, а жизнь разбита.

Бо́льшая часть коллектива курсов еще в детстве переспала с Макаревичем, Боярским, Юрием и Игорем Николаевыми (по отдельности), Юрием Сенкевичем (Капицу почему-то не трогали), одна родила от Леонтьева, но ребенок куда-то загадочно исчез. Мы не копались в подробностях — верили безоговорочно и пересказывали дома уже с подробностями. Родители охали и радовались, что их чадо не такое. Собственно, с этой целью и велся пересказ. Чтоб заценили родного отпрыска.

Светка сочинила себе вполне достоверную биографию. В детстве она занималась балетом, но потом была травма (какая, не уточнялось), и талант остался нереализованным. Этим объяснялось, почему она так любит ходить в буфет Большого театра во время действия.

Для меня сперва было загадкой — почему, дав билетерше рубль, мы идем не в зал, а в буфет? Билетов на спектакль у нас, естественно, никогда не было, в свободной продаже их не было тоже, как, впрочем, и денег. Просто так попасть в режимный театр удавалось лишь по знакомству. И тут вырисовывалось самое интересное: главные люди в театре после администрации были весьма темные и подозрительные личности.

Их называли клакеры.

Пусть тот, кто сейчас брезгливо скривился, устыдится. Именно эти странные, но преданные театру фанатики обеспечивали артистам успех и режиссировали реакцию публики. Днем они могли тусоваться на Плешке (сквер возле памятника героям Плевны или возле Большого театра), вечером шли, как на работу, в театр. У всех ведущих артистов балета был свой преданный фанат (клакер), который истеричными криками «браво» и отбойными аплодисментами умело заводил зал в нужные моменты. Публика — это масса людей, которые пришли отдохнуть и насладиться искусством. В большинстве своем они не осведомлены о тонкостях профессии. Откуда им знать, когда артисту нужно дать передохнуть, «скрыть» неувязку, поддержать, да и просто «поднять» успех? Вот для этого и нужны были эти люди неопределенного пола, социального статуса и семейного положения.