Читать книгу "Сила прошлого - Сандро Веронези"

Помню, в тот вечер я остался дома с ним и мамой, мы смотрели “Человек-призрак возвращается”[8] и ели чудесный, с пылу с жару торт с орешками, позвонил телефон, но в трубке молчали; помню, что отец уснул на диване, а мама прикрыла его пледом. Помню все очень отчетливо. И еще помню, что когда сам лег в кровать, все размышлял, как же такое могло случиться. Мы с отцом были тогда на ножах, хуже некуда, правда и потом мало что изменилось. Именно поэтому тот вечер врезался в мою память: примером того, как мы могли бы общаться с отцом, но никогда не общались — промелькнувший на мгновение кадр из какой-то другой жизни. С той необыкновенной минуты я всегда руководствуюсь этим правилом, может быть, единственным, которое отцу удалось мне внушить: людям, которые надевают под пиджак рубашку с короткими рукавами, ни в чем доверять нельзя. Вот почему для меня так важна была эта деталь.

— Ну, так что? — напирает тип в пиджаке и рубашке с короткими рукавами; я пока не сказал ни слова. Он ждет ответа, подбоченившись, на вид ему за шестьдесят, лицо моложавое, никаких признаков усталости, которые накладывает время, взгляды жены, детей, начальников, коллег не оставили на нем морщин — пусть от прожитых лет никуда не деться, но он смотрит на меня нахально как дикарь-подросток, точно рос он в сиротском доме и вот так, совсем еще кроха, подвязанный голубым фартучком с вышитым по центру помидором, сидел и смотрел на своих приятелей, смотрел откровенно и бесстрашно, как человек, которому нечего терять.

— Пятнадцать тысяч, идет?

Он даже не левак. Леваки не спускает цены ниже, чем в такси. Сделай кто из них такое, его бы ждали большие неприятности, и это понятно, нечего подрывать бизнес. А если бы его прижало так, что он был вынужден на это пойти, то цену он бы шепнул на ухо, только бы никто не услышал. Этот же чуть не орет, чихать он хотел, что его все слышат, включая того, который остановился на двадцати тысячах. Этому никакие угрозы не страшны. Плевать он на них хотел.

Нет, доверять такому нельзя.

3

— Договорились, — говорю я. Что до вопроса, почему, ответ простой: потому что я болван.

Тип берет мою сумку и идет к машине электрической походочкой Боба Хоскинса[9]— подергиваясь, словно на пружинах. Я — за ним, немало озадаченный тем, что делаю: ладно, я только что выбросил пятнадцать миллионов, но стоит ли пытаться сэкономить пять тысяч, рискуя оказаться в лапах бандита? Или все-таки мои подозрения на его счет — чистой воды паранойя?

Еще не сойдя с тротуара, я ищу взглядом первого частника, того, настоящего, в надежде, что он состроит какую-нибудь гримасу, подтверждая мои дурные предчувствия, или, что еще лучше, вмешается, дабы положить конец недобросовестной конкуренции; но тот уже обрабатывает пожилую парочку и даже не смотрит в мою сторону.

Машина, к которой мы направились, припаркована во втором ряду, напротив бокового входа в вокзал и перекрывает проезд ночному трамваю, водитель которого сигналит что есть сил. Это дорогой внедорожник, лишнее доказательство, что данный субъект не занимается левым извозом. “Дайхатсу Фероза”, никогда о таком не слышал. Фары горят, поворотники мигают, двигатель работает. Небрежно отмахнувшись от водителя трамвая, тип запрыгивает внутрь, швыряет мою сумку, открывает мне дверцу. Потом, поскольку у этой “Дайхатсу Ферозы” всего две двери, неуверенно, наощупь, как если бы впервые видел эту машину, ищет рычаг, чтобы опустить переднее сидение; я тем временем успеваю разглядеть свисающий под рулем пучок проводов, что говорит само за себя.

Трамвай продолжает трезвонить, мужчина машет рукой: катись, мол, к черту, я уповаю на то, что водитель трамвая сейчас выскочит, завяжется потасовка и именно ему достанется предназначенный мне удар ножом, я же тем временем успею схватить свою сумку и поминай, как звали. Вместо этого я водворяю мир на проезжей части: сажусь спереди. По крайней мере, успокаиваю я себя, так у меня есть шанс: при первой же возможности я выпрыгну из машины; сядь я сзади, я бы отрезал себе путь к отступлению. Мое поведение трудно объяснить, но тут надо учесть, что я действую и, главное, думаю так, как если бы то, чего я опасаюсь, уже произошло: мне ничто не мешает вылезти из машины и отправиться восвояси, но я сам не знаю почему рассуждаю так, как если бы мои дурные предчувствия уже сбылись, и я попал в переделку, из которой надо выпутываться. По какой такой дурацкой причине я впал в панику и чувствую себя загнанным в угол, ведь именно в таком состоянии обычно совершаешь самые нелепые и рискованные поступки: от ужаса мозги выключаются, ты почему-то чувствуешь себя защищенным, тебе кажется, будто ты неуязвим и находишься в полной безопасности, и чувство это настолько сильное при всей своей очевидной обманчивости, что делаешь как раз то, что совсем делать не должен (фазаны, например, спасаясь от лесного пожара, кидаются прямо в огонь; Станлио,[10]за которым гонится убийца, надевает на голову ведро, считая, что нашел надежное убежище), или вообще бездействуешь и просто подчиняешься своей участи, лелея абсурдную надежду, что все как-нибудь да устроится.

Сажусь, стало быть, в машину, на переднее сидение, он трогает, машина рывком берет с места, как бывает — это всем известно — на новом автомобиле, когда еще не приспособился к сцеплению. Угнал, надо полагать, недавно. И пока он встраивается в левый ряд, чтобы повернуть на улицу Кавура, я пытаюсь привести мысли в порядок и разработать хоть какой-то план действий. Первое, нащупываю ручку дверцы: в незнакомой машине ее вовек не отыщешь (как, впрочем, и рычаг, регулирующий наклон сидения); нахожу и уже не отпускаю. Второе, мысленно прокручиваю путь до дома; цель — определить ту крайнюю точку, после которой мне ни за что нельзя оставаться в этой машине. Точка — это Колизей, я должен выбраться из машины до Колизея. Третье, намечаю сценарий. На первом красном сигнале светофора скажу: “Я выйду здесь”, положу пятнадцать тысяч на приборный щиток (это в том случае — который я, несмотря ни на что считаю возможным, — что дело исключительно в моей паранойе, в своего рода затянувшемся шоке после потери пятнадцати миллионов, а водитель, которому так не повезло с внешностью, — всего лишь примерный отец семейства, вынужденный из-за тяжелого материального положения идти против мафии “леваков”, чтобы заработать какую ни есть копейку) и спокойно выйду из машины. Четвертое: надо достать свободной — левой — рукой из бумажника пятнадцать тысяч, не снимая правой с ручки двери. Пятое: не забыть про сумку, черт ее побери, потому что я про нее уже забыл. Это важно, в ней — ноутбук.