Читать книгу "Облучение - Татьяна Чекасина"

Все старательные служаки считаются «глядящими в загранку», в благополучное тихое «зэгэвэ» [3] . Но не все туда продолжают глядеть, так как есть препятствия на боевом пути. В основном, два: пьянство и женщины. Иные сдерживают натуру из последних сил. «Не глядящим» путь туда отрезан навсегда.

Среди таких есть и те, кто сослан в наш гарнизон наоборот из загранки. Эти, сосланные, как правило, имеют внешний лоск, полностью соответствуя идеалу военного, если не считать побитости, отражённой в глазах. У одних проходит, у других – никогда, и в итоге они скатываются ещё ниже, вплоть до отправки в отдалённые гарнизоны (Чирчик, а там и Кандагар…)

Когда уходит следующая «клиентка», мы с Кукурузовой, получив заряд бодрости, не в силах управлять порцией новой энергии, бьющей наружу, давимся смехом, который сегодня был вынужден оборваться: перед нами – Лёка с видом свидетельницы. И свидетельница она не помощи людям, а чёрт знает чего. И ощущение, будто она на вершине, а мы в помойке. У меня желудок свело, кислотность подскочила, хлынула кислота, обжигая внутренности.

Из дневника: О, сколько новых лиц! Передо мной развернулась человеческая комедия (она же трагедия)… А меня явно принимают за кого-то другого, нечто от гоголевского ревизора. Самочувствие великолепное! Если так пойдёт и дальше, можно ответить на вопрос некоторых пессимисток: «Зачем тебе этот батальон?

3

Первого мая по традиции всем коллективом мы едем в лес! Устраиваемся на однажды облюбованном местечке. На разостланный брезент выкладываем пакеты с колбасой и варёной картошкой, банки с домашними соленьями, выставляем бутылки с квасом, минералкой и, конечно, водку… Мы с Кукурузовой водку почти не пьём, так, символически. Мы наблюдаем. И уже подметили: капитан Морковников без жены, а новенькая девушка Лёка, будто сумасшедшая.

– Какая звёздочка зажглась в «спецчасти»! – говорит он, разливая водку.

– Не на вашем погоне, товарищ командир! – отвечает она неожиданно не по-детски.

– Насчёт погон ещё посмотрим, – хмурится он.

– «Капитан, никогда ты не будешь майором», – опять парирует она, перекрикнув Высоцкого, хрипящего из магнитофона.

– Кто так режет хлеб, сал-лага! – он отбирает у неё огромный тесак, появившийся раньше времени реквизит предстоящей вендетты.

Разгоралась, нарастала беготня пыльным лесом. Мы сидим привычно на бревне, будто в театральной ложе. Перед нами раскинулась поляна, на ней костёр среди жухлой травы и новой, остренько зеленеющей, а также берёза, соком из которой запивают водку добытчики. И особо в нашем поле зрения двое: капитан Морковников и новенькая. Он настойчиво глядит на свои кеды, отводя тяжёлый взгляд из-под чёлки цвета грибов-лисичек от главного «объекта по курсу», от Лёки в узких жёстких голубых брюках (все с катушек: джинсы!) У меня дома вой, по воскресеньям – на толкучку, последние рубли, дико обтянутый зад (дочки нынче пошли – я такой не была). Да и теперь я – образец скромности: денег накопила на туфли югославского производства, купить не решаюсь, а надо хватать, пока есть они в нашем магазине на территории военного городка.

– «Где ж ты мой сад, вешняя заря!» – отчаянно завыли наши женщины.

Их пение прогнало от костра всю (более или менее) молодёжь для игры в мяч. Я тоже в молодости любила: пальцы «в замок» сцепишь, а голову закинешь, глядя в небо, с которого летит мяч обещанием скорого счастья.

В ельнике были остатки снега, а над поляной сверкало солнце (катастрофически радиоактивное). Офицеры, молоденькие жёны и Лёка были охвачены общим азартом, в котором мы распознали азарт индивидуальный. Мяч-заряд, попав в Лёку, возвращался к Морковникову, ударив и его. Электричество. Оба под напряжением. Когда они приблизились друг к другу метра на два, удивительно было, как не скрутила их космическая сила в один клубок и не унесла с земли… До раздевания дошло: парни – по пояс (только не Морковников, стеснительный наш). В синем спортивном костюме он похож на волейболиста на тренировке. А вот Лёка стянула свитер, оставшись в маячке, проделав «стриптиз» с решительным видом. Морковникова качнуло не от пойманного мяча, от белого сияния голых плеч и рук. Теперь он пасовал осторожно, будто она, разоблачившись, оказалась живым, но бьющимся предметом. Все выдохлись, а Лёка всё играла с Морковниковым. У костра и на бревне решили: спортсменка.

На обратном пути сумеречным лесом мы притащились к поджидавшей у дороги бортовой машине со спящим, но разбуженным солдатом. Когда все расселись по лавкам, привинченным к полу кузова, в полутьме (но мы-то заметили) Морковников набросил свою куртку этой девице на плечи и даже приобнял её, чтоб, значит, меньше толкало её на ухабах. Его лицо было отворённым, просящим коллектив не настучать… У контрольно-пропускного пункта нас высадили. Морковников не пошёл домой, а куда-то побрёл он рядом с этой Лёкой. Мы с Кукурузовой живём не в военном городке, но до самой остановки трамвая не смогли проследить, куда эта парочка делась. Раннелетняя жара первомайского дня сменилась дождиком. Накрапывало, и вскоре грянула первая гроза (в «начале мая»): сверкало, грохотало. Я лежала дома без сна.

…Сергей Морковников прибыл из военного училища несколько лет назад. Он был длинным, худым. В новенькой охрового цвета форме выглядел в точности недозрелой морковкой бледного цвета. Фамилия казалась подходящей. За эти годы он превратился, пардон, в хрен, не в старый (ему нет сорока). Он остался таким же стеснительным, это главная черта его характера. Он никогда не орёт песен в подпитии, не рассказывает пикантных анекдотов, говорит мало… Из этих данных следует поверхностная характеристика: стыдлив. Но, несмотря на целый спектр покраснений-смущений от рыжего до терракотового, его никто в батальоне не считает стыдливым. Мы так думали в самое первое время после его приезда. Мы удивлялись, как и все: ляпнем что-нибудь, даже и не скабрёзное, а так, с маленькой фривольностью, а он, терновый куст, вспыхнет. После более близкого знакомства с этой семьёй супруга этого военнослужащего поведала нам некоторые тонкости их интимной жизни, приведшие нас с Кукурузовой в девичье смущение. С тех пор – шутки в сторону.

Я всё лежала без сна. Едкая кислота отчаяния буквально затопила меня под ехидный шёпот дождя. В голове крутилось одно: пасовка по кругу, «генеральская дочка» с высоко поднятой молодой грудкой, капитан Серёжа… А в машине по пути домой она – покорная, он – опасно-робкий… Н-да… «Звёздочка слетела…»

На кухне окно скрипит! Закрыла со злобой, поранив палец о ржавый гвоздь (тут не только ногти лаком покрасить, лет десять назад маникюр делала в последний раз…) Вовка спит, вечно развалившись, всё место занял, кровать пора другую, но: «Где деньги, Зин?» И… месячные (опять задержка? О, только не это!) Дождь косой с ветром ударил в окно…

Из дневника:

Мы шли. Хлынул дождь, я промочила ноги. У нас во дворе лужа, угодила и в эту. Смеялись, напугав охранника (высунулся). В лифте в зеркале на стене: мы двое. Я вспомнила тренировки в спортивной школе, соревнования, призовой кубок, дрожащий в моей детской, но капитанской руке. Под мужской курткой я, будто в коротеньком пальтишке, похожая на девчонку, которую не отпускали, но она стащила куртку брата. У меня никогда не было брата, я никуда не сбегала. Мне разрешали «от сих и до сих», и я возвращалась, как солдат, сменяющий другого на посту.