Читать книгу "Королева Виктория - Кристофер Хибберт"

Однако со временем вдовствующая принцесса изменила свое мнение о герцоге. Она не знала английского и с трудом испаивала новый для себя язык. Позже, уже в Англии, она требовала, чтобы во всех текстах ее речей передавалось фонетическое звучание, например: «Ай хев ту регрет, биинь эз ет соу литл конверсент ин зе инглиш лэнгвич, уич облейджиз ми ту сей ин э фью уордз, зэт ай эм моуст грейтфул фо ёр конгретулейшн». Однако ее всячески заверяли, что в Англии ее ждут прекрасный прием и такие же почести, какие оказывались и ее брату принцу Леопольду, который сумел понравиться англичанам после смерти своей жены.

2. РОДИТЕЛИ

«Внимательно приглядитесь к ней, так как именно она будет королевой Англии».

Герцог Кентский и вдовствующая принцесса Саксен-Кобургская заключили брачный союз вечером 29 мая 1818 г. в замке Эренбург, что в Кобурге. Мать принцессы, герцогиня Кобургская, также вдовствующая, проводила их в спальню, навестив на следующее утро и увидев «сидящими вместе в обстановке дружеской интимности». Вскоре после свадьбы они отправились в Клэрмонт-парк, где и провели свой медовый месяц. Дом этот был великодушно предоставлен им принцем Леопольдом, который снимал его пожизненно в дополнение к дворцу Мальборо в Лондоне и к весьма щедрому жалованью со стороны правительства в размере 50 тысяч фунтов стерлингов в год.

Брак герцога и герцогини Кентских начался с семейной гармонии и сохранял это свойство в последующие годы. Герцогиня была довольно полной женщиной и отнюдь не писаной красавицей, однако она отличалась добросердечностью, нежностью, постоянно нуждалась в защите и помощи и во всем зависела от более опытного в жизни мужа, который был к тому же намного старшего ее. Причем делала это в самой приемлемой и приятной для него манере. На письмо, в котором принцесса известила герцога о своем согласии принять его предложение руки и сердца, тот ответил, что он «не более чем солдат пятидесяти лет и после тридцати двух лет военной службы вряд ли сможет всецело покорить сердце молодой и очаровательной принцессы, которая к тому же намного моложе его». И тут же добавил, что будет заботиться о ней со всей нежностью и страстью, на которые только способен, чтобы она могла не обращать внимания на разницу в возрасте. И он не обманул ее. «Она действительно счастлива и вполне довольна своей судьбой, — писала своей дочери в марте следующего года вдовствующая герцогиня Кобургская. — Герцог Кентский стал прекрасным мужем». Эту же мысль подтвердила и его сестра, принцесса Огаста. «Она просто обожает его, — отмечала та, — и они прекрасно ладят друг с другом».

К тому времени герцогиня Кентская была уже беременна и с нетерпением ожидала рождения ребенка в мае того же года. Муж настаивал на том, чтобы ребенок появился на свет в Англии, и чтобы ни у кого не возникло сомнений относительно его прав на королевский трон. Именно такую судьбу, согласно слухам, его ребенку предсказала цыганка на Гибралтаре. Сам же он никогда в этом не сомневался, хотя нельзя было исключать возможности того, что, несмотря на преждевременную» смерть двоих детей герцогини Кларенской (т.е. жены Вильгельма), она родит ребенка, который будет иметь больше прав на престол, чем сам герцог Кентский.

«Мои братья не отличаются таким хорошим здоровьем, как я, — не без удовольствия подчеркивал он. — Я вел здоровый образ жизни и переживу их всех. Корона рано или поздно перейдет ко мне и моим детям».

Однако в тот момент у него не было никакой возможности вернуться в Англию с женой до родов. Джозеф Хьюм, близкий друг герцога Кентского и радикально настроенный политик, усилил его опасения относительно будущего статуса ребенка. Он сказал, что может наступить такое время, когда законные права ребенка на престол «вызовут весьма серьезное сопротивление, связанное с тем, что наследник престола родился за пределами Англии».

В попытке разрешить эту чрезвычайно сложную дилемму герцог Кентский обратился за помощью к своему брату, принцу Уэльскому, регенту Англии. Он уже имел немало неприятностей с негативно настроенной к нему палатой общин, которая отклонила его просьбу повысить государственное жалованье членам королевской семьи в том случке, когда они заключают брак по своему усмотрению. Этот отказ был настолько обоснованным, что даже герцог Веллингтон счел за благо поддержать его. «Ради всего святого, — воскликнул он в отчаянии, — здесь накопилось немало сложных проблем, требующих безотлагательного разрешения! Эти люди будут камнем на шее любого правительства. Ведь они оскорбили, причем оскорбили персонально, почти две трети джентльменов Англии, и стоит ли после этого удивляться, что ими будет сделано все возможное, чтобы вытащить их в палату общин и взять реванш за прошлые унижения. Тогда это будет единственной возможностью правительства отыграться на принцах крови, и я не сомневаюсь в том, что они ее не упустят».

Герцог Кентский, долго питавший надежду получить от правительства жалованье в размере 25 тысяч фунтов стерлингов в год и доход в размере 12 тысяч фунтов, отказался от; предыдущих долгов, пояснив, что «в противном случае вся нация окажется его должником». При этом он добавил в своем весьма пространном письме брату-регенту, что ему понадобятся большая яхта для пересечения пролива Ла-Манш, значительные суммы для проведения ремонта апартаментов в Кенсингтонском дворце, деньги на питание для него и всей его семьи, включая многочисленную прислугу, а также возможные дотации на содержание и проживание герцогини и ее детей в приморских городах Брайтон или Уэймут, если это потребуется по рекомендации врачей.

Все эти требования вызвали у регента, который и раньше не очень-то заботился о судьбе брата, приступ негодования. Его раздражали не только чрезмерные финансовые притязания герцога Кентского, но и его весьма сомнительные дружеские связи с политическими радикалами вроде Джозефа Хьюма и Роберта Оуэна. Последний, в частности, прослыл социальным реформатором, поддерживающим практически все оппозиционные правительству организации. После долгих и мучительных раздумий он порекомендовал своему секретарю вежливо отклонить все требования герцога Кентского, сославшись на слишком нежный возраст ребенка и опасности, связанные с перемещением его в другую среду. Дескать, родившемуся на континенте ребенку будет легче адаптироваться к привычным условиям, а родители смогут сэкономить деньги и освободить герцогиню от «всех опасностей и неприятностей, которые могут возникнуть во время длительного морского путешествия». И добавил, что если герцог Кентский все же будет настаивать на немедленном возвращении в Англию и найдет соответствующую этому путешествию значительную сумму, то ему не стоит «возлагать надежды на сердечный и доброжелательный прием».

Обескураженный вначале этим ответом, герцог Кентский вскоре пришел в себя, восстановил свойственное ему присутствие духа и приступил к сбору денег для возвращения в Англию. К концу марта с помощью герцога Кембриджского и других своих верных друзей, включая лорда Дандеса, графа Фицуильяма, лорда Дарнли и Олдермана Мэттью Вуда (известного химика и предприимчивого торговца, который прославился своими радикальными взглядами в городском сонете Лондона), он собрал более 15 тысяч фунтов стерлингов и 28 марта отправился со всей семьей и многочисленной свитой из Аморбаха в Кале. Это был довольно странный караван карет и повозок, где нашлось место всем домашним животным и, в частности, даже певчим птицам. Возглавляли эту процессию герцог и герцогиня, причем герцог сам управлял фаэтоном, чтобы хоть как-то сэкономить на этой поездке. За главным фаэтоном следовали кареты с баронессой Шпэт, фрау Сиболд, известным врачом и хирургом из Геттингенского университета и с другими придворными служащими. Далее ехала карета с бумагами и семейным архивом, а после нее еще одна карета, с дочерью герцогини принцессой Феодорой, ее гувернантками и английской прислугой. Вслед за этим шли кабриолет с двумя придворными поварами и кареты с английскими слугами, придворными, охранниками и личным врачом герцогини доктором Уилсоном.