Читать книгу "Катарина, павлин и иезуит - Драго Янчар"

И когда ночь уже стекала по склонам гор в долину, когда церковные окна украсил рассвет, когда серебряное лунное сияние уже сливалось с золотым сверканием солнца, в первых утренних лучах растаяла и трепетавшая над их головами Золотая рака – наступало утро. Тогда вдали загудела земля от топота многотысячных копыт огромного бесовского стада.

Несколько дней и ночей село и его округа утопали в сырости и темноте. В течение всех этих коротких дней и долгих ночей свет был подернут грязной завесой, завесой нечистого, беспокойного сна, в хлевах тревожно шевелилась скотина, и иногда скорее звякал, чем звонил колокол церкви святого Роха. Он посылал свой звон в наступившую ночь, всегда выходившую из недр земли, из ее растительности, откуда вечно вырастают тени. Тени эти на лесистых горных склонах сначала вытягиваются, становятся все длиннее, а потом темнеют, чернеют. Село, окруженное лесами и ночью, в пелене сырости, притаилось в ожидании, люди в нем не могли успокоиться под стучащим по крышам или немного стихающим дождем – крестьяне, которым уже несколько ночей подряд передавалась тревога животных, тревога стада.

Темная тишина омывала село на склоне горы, где спали, ворочаясь в постелях, встревоженные люди, подобно тому, как уже несколько ночей подряд беспокойно шевелилась и била копытами их скотина. Свиньи визжали, поросята плакали как младенцы, и это их ночное смятение было слышно как в долине, в усадьбе Добрава, так и у церкви святого Роха высоко на склоне. Каждый вечер Катарина, до того как утонуть в своем влажном сне, смотрела на темную горстку домов; каждую ночь село на склоне горы, скрываемое мраком и пеленой дождя, оставалось и в ее снах. Оставались и маленькие глазенки какого-то крестьянского домишки, где лечили беспокойных животных и где каждую ночь бывал ее отец, – только эти редкие огоньки еще мерцали на темном склоне. Все остальное скрывалось под завесой дождя, в непроглядной кромешной тьме.

Днем люди ходили закутанные, набросив что-нибудь на голову, испуганно поглядывали на небо, посылали в Любляну за лекарями, которые не появлялись, сыпали проклятиями, и им становилось все страшнее. Потому что в хлевах и в свинарниках в самом селе, за стенами их деревянных домов и в овечьих кошарах на полянах выше по склону горы – повсюду стада животных, которые всегда первыми что-то чуют, первыми что-то знают, посылали им незримые, непонятные, беспокойные сообщения. Топотание крупного рогатого скота, визг поросят и ночные стоны овец на горе над селом – все это людей в селе и в усадьбе Добрава, людей в ущельях Альп и на широких равнинах севера беспокоило уже несколько ночей, укорачивало их сон, наполняя его неведомыми предчувствиями и ночными видениями, видениями теней, устремляющихся с лесных опушек, из хлевов и свинарников сквозь стены в их сумбурные сны. И когда впервые среди ночи ударил колокол и звон пронесся сквозь сырость той ночи, люди поняли, что опасные вести из Истры истинны, так же истинны, как вся эта слякоть и тьма.

Прежде всего легион чертей заметили в Истре. Сейчас колокол зазвонил оттого, что не спавшие в эту ночь люди почувствовали их присутствие и здесь, над горой, наверху, где гора соприкасалась с темнотой туч. Еще раньше, много вечеров подряд, люди будто бы замечали их появление над Истрой и их дальнейший полет. Когда сплюснутые, прижатые к земле черные тучи опустились с небосвода почти до земной поверхности, между их мраком и темнотой земли проглянул узкий краешек заходящего солнца, или, может быть, это был идущий из-под земли огонь; день еще не кончился, ночь еще не наступила, и именно тогда люди увидели, как бесы выходят через открывшуюся между землей и небом щель. Был приоткрыт мир преисподней, из этого отверстия они и вышли. Никто не знал, из какой дали и глубины явился этот легион. Говорили, что, вынырнув из ярко полыхающей пасти, они летели низко над морской гладью, под темными тучами, мимо пустынных скалистых берегов, мимо каменных домов, устремляясь в глубь страны, в альпийские долины и на равнины севера. Рассказывали, что из светлых южных краев они спешили в северную ночь, где должны быть рассеяны. Новость из Истры распространялась в горных селениях шепотом, с колокольным звоном, теперь колокол бил потому, что они появились и здесь. Там, в Истре, были каменные дома и оливковые деревья, там был свет – отблески, отраженные морским зеркалом, озаряли всю землю; здесь были источающие влагу горные склоны, покрытые лесной чащобой, здесь была черпая ночь, тревожная тишина предчувствий – ночь и тишина, в которой слышалось только, как в свинарниках топотали и метались их обитатели. В окне горел свет, в стол был глубоко воткнут нож.

В стол был глубоко воткнут нож – это предводитель паломников Михаэл вогнал его туда, между стаканами с водкой, и ручка ножа, освещенная масляным светильником, угрожающе задрожала, так что тень ее, скользнув по лужицам пролитого питья, врезалась в оробевшие души пьяных крестьян. Тень ножа затрепетала на стене и почерневшем потолке, защищавшем их всех этой ночью от всемирной пустоты мрака, сквозь который пролетали демоны, садившиеся на крыши домов в селе и поднимавшиеся сквозь зеленую пелену дождя к колокольне церкви святого Роха, откуда, испуганные звоном колокола, дрожанием освященного воздуха и дождем, мокрые, круто спускались вниз, обратно в лес, в свинарники, на крыши сельских домов. Люди жались друг к другу у стола под черным потолком, уже с раннего вечера заливая водкой свой страх; они пригласили к столу управляющего поместьем в долине вдовца Полянеца, чья до сих пор незамужняя дочь по имени Катарина всем им являлась во сне, так что они просыпались и потом, не смыкая глаз, лежали рядом со своими женами до рассвета, глядя в потолок, па котором мысленно рисовали ее бедра, грудь, длинные темно-каштановые волосы – здоровые, блестящие волосы, в то время как поблизости шевелилась хворая скотина, ударяясь о стены, за которыми стояли их кровати. Они усадили за стол Полянеца из усадьбы и крестьянского предводителя паломников Михаэла, торговца из города, приносившего им лекарства для скота, потому что скот с каждой ночью вел себя все более странно: коровы не переступали, как обычно, с ноги на ногу, покачивая тяжелыми боками и мордами, не терлись о стены, что раньше каждую ночь успокаивало их и будило поутру, крупные животные громко топали копытами, свиньи в свинарнике ночью визжали и плакали как малые дети, овцы над деревней, в кошарах, стонали, происходило что-то неладное – видно, прибыли сюда злые духи. Сначала еще люди думали, что это болезнь, смазывали поросятам ноги и копыта дрожжами с водкой, в пойло им подливали раствор горькой соли, варили для них высушенную пижму и дубовую кору; коровам давали сухой щавель, вымя мазали мягкой глиной, варили в уксусе полынь и протирали этим отваром завшивевшие места у скотины, давали ей высушенную арнику, в копыта вдавливали лук и чеснок, испробовали все, чему они научились в течение столетий общения со своей скотиной, в конце концов стали отрезать поросятам хвосты и уши, чтобы вытекала оттуда дурная кровь – ничто не помогало, свиньи плакали человеческими голосами, коровы от страха стучали копытами и бились о стены хлева, люди ночей не спали, глядя в черный потолок, а вокруг была нескончаемая пустота ночи, в которой творилось что-то непостижимое. Ничто не помогало, в горные края из Истры явились бесы, сейчас они здесь, в селе, лепятся к склонам большой горы, к ее скалам, летают вокруг церковной колокольни, проникают к скотине в свинарники и, может быть, они уже здесь, среди них.