Читать книгу "Бесчестие миссис Робинсон - Кейт Саммерскейл"

Эдвард Дэнси успел завещать деньги Альфреду, но все состояние покойного перешло после его смерти к сыну от первого брака Селестину, молодому лейтенанту Королевских бомбейских стрелков. Изабелла не унаследовала ничего. Вероятно, она вернулась вместе с ребенком в Эшфорд-корт.

После двух лет вдовства Изабеллу познакомили с Генри Оливером Робинсоном, ирландским протестантом на шесть лет старше нее. Пара могла встретиться через Сару, сестру Генри, муж которой был адвокатом и членом совета графства в Херефорде, в двадцати милях к югу от Ладлоу. Генри происходил из семьи «бродячих» и предприимчивых промышленников. В Лондондерри, своем родном городе, он, будучи еще молодым человеком, управлял пивоваренным и винокуренным заводами, производившими восемь тысяч галлонов спиртных напитков в год, а теперь вместе с братом подвизался в Лондоне на строительстве судов и сахарных заводов. С 1841 года Генри состоял ассоциированным членом Организации инженеров-строителей, учреждения, регулировавшего сравнительно новую, быстро развивающуюся профессию; к 1850 году в Британии насчитывалось около девятисот инженеров[5].

Изабелла дважды отказывала Генри, но когда он сделал предложение в третий раз, она его приняла. «Я пошла на то, чтобы мне помогли развеять мои сомнения и неприязнь, — объясняла она позднее в одном из писем, — и почти осознанно, как обреченная, надела на себя оковы ужасного супружества». Вдова тридцати одного года, с ребенком, Изабелла не могла позволить себе перебирать женихов. Этот брак хотя бы давал ей возможность выбраться за пределы той части страны, где она жила, увидеть новые места и познакомиться с новыми людьми.

После свадьбы, состоявшейся в Херефорде 29 февраля 1844 года, Генри и Изабелла уехали в Лондон, где практически год спустя в доме в Кэмден-тауне родился[6]их первый ребенок Чарлз Отуэй. Его назвали Чарлзом в честь отца Изабеллы, но имя Отуэй, судя по всему, никогда раньше не встречалось в семьях его родителей. Изабелла могла выбрать его в знак уважения к популярному драматургу времен английской Реставрации Томасу Отуэю, писавшему окрещенные «трагедиями о женщинах» пьесы о добродетельных и страдающих дамах. Этого своего второго и любимого сына она называла Душка и действительно души в нем не чаяла.

Вскоре после рождения Отуэя семья переехала в Блэкхит-парк, дорогое новое поселение в пригороде Лондона. Их дом был всего в двух милях южнее Гринвича, откуда регулярно ходил паром к железоделательным заводам Робинсонов на левом берегу Темзы. Генри и его брат Альберт проектировали и строили пароходы и сахарные заводы[7]в Миллуолле, среди невысоких кустарников и болот, идущих вдоль реки к востоку от города. На своих предприятиях они выпускали листовое железо, двигатели и детали и обеспечивали работой несколько сотен человек, на месте собиравших суда и строивших сахарные заводы. По одному из проектов, стоимостью сто тысяч фунтов стерлингов, Альберт спроектировал пять судов для Ганга, которые были построены и демонтированы в Миллуолле, перевезены в Калькутту (четырехмесячное путешествие) и собраны там под его руководством[8]. В 1848 году братья Робинсон купили железоделательный завод всего за двенадцать тысяч фунтов (более чем десятью годами ранее он был приобретен за пятьдесят тысяч фунтов)[9]. В дело вошел младший брат Ричард и новатор, морской архитектор и инженер Джон Скотт Рассел. В последующие три года компания, называемая теперь «Робинсоны и Рассел», выпустила дюжину морских судов, первый из них «Тамань» — металлический пакетбот, заказанный русским правительством для плавания по Черному морю между Одессой в Черкесией. В день спуска на воду «Тамани» в ноябре 1848 года собралась большая толпа, многие подплыли на паровых катерах и гребных лодках, чтобы посмотреть, как судно сходит со стапелей, сначала медленно, а затем с финальным, стремительным всплеском врезается в речную гладь.

Женитьба Генри на Изабелле обеспечила ему не только положение, но и деньги. Перед свадьбой отец Изабеллы выделил ей пять тысяч фунтов стерлингов «для единоличного и отдельного пользования», как сделал и при первом ее замужестве; это был обычный способ обойти закон, дававший мужу право на собственность жены. Доход с этого капитала — около четырехсот тридцати фунтов в год — переводился доверенными лицами (ее отцом и братом Фредериком) на счет, открытый на ее имя в банкирском доме «Гослинг и компания» на Флит-стрит в Лондоне. Однако почти сразу после свадьбы Генри предложил Изабелле подписать все свои чеки и передать ему, а уж он затем станет обналичивать их, как сочтет нужным, для оплаты их домашних и личных расходов. Изабелла согласилась. Генри обладал «очень властным характером», объясняла она позднее, и чтобы «как можно дальше отодвинуть возникновение каких бы то ни было разногласий» между ними, она с готовностью позволила ему действовать по своему усмотрению. Генри давал Изабелле деньги на оплату счетов от поставщиков и зарплату ее женской прислуге, а также на покупку вещей для дома и одежды для нее и детей. Он давал ей деньги и на карманные расходы и указывал, как вести счета[10]. Семья Робинсон тратила в год около тысячи фунтов, попадая тем самым в один процент самой богатой части населения и в высший слой верхнего среднего класса[11].

На этом захват собственности Генри не закончил. Когда в конце 1847 года умер отец Изабеллы и оставил своей старшей дочери дополнительную тысячу фунтов, Генри немедленно получил всю сумму по одному из подписанных Изабеллой банковских чеков и вложил эти деньги на свое имя в акции железнодорожной компании «Лондон энд Норт-уэстерн рейлуэй»[12]. Хотя Генри и позаботился, чтобы проценты переводились на счет Изабеллы — доступ к которому в любом случае имел только он один, — капитал он удерживал в своих руках. Изабелла заявляла, что Генри также пытался скрыть фамилию своего пасынка Альфреда Дэнси, чтобы унаследовать и его состояние, и присоединил две тысячи фунтов из выделенного мальчику имущества. По словам Изабеллы, она проявила перед лицом алчности Генри «нерешительность — раздраженная, но при этом пассивная». «Прекрасно сознавая, что мой супруг был неприятным и жадным, — писала она, — я никак не противостояла его посягательствам, но позволяла отнимать у меня одну вещь за другой».