Читать книгу "Сектор обстрела - Игорь Моисеенко"

— Друзья мои, если когда-нибудь, где-нибудь вы увидите мою афишу, только скажите на входе, что вы из Джелалабада! Вас проведут ко мне! Я люблю вас… Всех… С праздником Вас, друзья мои! С днем Советской армии!

Скиба уже давно почувствовал, что концерт идет к завершению. Здесь больше часа никто на сцене не выдерживает. Даже за тройной тариф.

— Наш выход, Дан.

Где начпо раздобыл эти цветы со скупыми нераскрывшимися бутонами, одному Богу да еще комбриговому водиле было известно. Но ее лицо заискрилась благосклонной улыбкой, когда начальник политотдела, помогая ей спуститься по рассыпающимся под ногами глиняным ступенькам, вручил этот букет.

— Я их никогда не выбрасываю. У меня их целый гербарий уже. Вот увидите. Будете у меня на концерте в Союзе, я Вам отчитаюсь… Вот уви…

Но тут, совсем рядом, рявкнуло:

— Минометная батарея, встать! Становись!

— Рота, встать! Становись!

От неожиданности она остановилась. Лишь, когда прозвучала последняя команда, она схохмила:

— Ой, не кажи, кума. Сама люблю военных… Вашим орлам и микрофон не нужен…

Гитару забыли на динамике, у самой сцены. Увлеченные каждый своим делом, никто не заметил, как Белоград оказался с нею рядом. Ладонь сама легла на гриф. «Фендер» — мечта идиота", — мелькнуло в голове, а пальцы уже сомкнулись в аккорде и побежали по струнам. Через мгновение, динамики отозвались мелодией, которую знала вся бригада.

Подразделения застыли. Скиба рванулся, было, остановить Богдана. Но гитарист задержал его одним только взглядом. Уже во вступлении он, скорее почувствовал, чем услышал — парень берет аккорды, неподвластные многим. Стараясь не отвлекать солдата, гитарист подключил клавиши к эквалайзеру и включился в аранжировку.

Но Белоград и без того уже ничего не слышал и не видел, кроме боя, из которого не вернулся «Аист». Бригада помнила о нем. Эту песню все уже знали, и все виртуозы пели ее в палатках по ночам. Правда, так как пел ее сам автор, ни у кого не получалось. И Богдан никогда не отказывал на просьбы спеть ее. Никто только еще не слышал ее в аранжировке столичных лабухов. Так она еще никогда не звучала.

Никто не знал, почему Белоград во время пения закрывает глаза. А он свою песню плакал:

Черное с белым — у Аиста крылья такие.

Черное — смерти, а Белое — жизни перо.

В этой гармонии красок — рисунок стихии.

Ты белый Аист всем черным стихиям назло…

Комбриг демонстративно услужливо открыл перед Примой дверь УАЗика. Но, неожиданно хорошо поставленный голос, словно приковал ее внимание. Она отвлеклась только на мгновение, в проигрыше:

— Что делает у вас этот мальчик?

— Служит, — с нескрываемой гордостью ответил Дантоев.

— Служит?.. Вы думаете он у вас служит? — она намеренно сделала ударение на «вас». — А какая сегодня температура?

— Сегодня — шестьдесят четыре… — комбриг совсем растерялся.

— Шестьдесят четыре, говорите? — и, не дожидаясь ответа, она продемонстрировала гусиную кожу на руках. — Вы думаете, он служит у вас?

Тем временем, над бригадой лился следующий куплет песни:

Черное с белым, то символ пера и бумаги

Строк недопетых, которые мы допоем

Белое — это частица священной отваги

Черное — призрак, кружащий над ней вороньем

Аисты, Аисты, что ж не спешите с отлетом?

Что же вы снова кружите в небесной дали?

Вижу, я вижу: вы будто бы ждете кого-то.

Нет больше Аиста — сына далекой земли…

…А в штабе продолжал бушевать Ветлин:

— Во, слышь? Это он поет. А ты слышишь, что он поет?! Да ты табличку на своей кузне прибить должен! Мемориальную!: "В этом подразделении служил Поэт-герой — «Аист». Или вы хотите и Белограда следом отправить? А слышишь, Кузнецов, как он поет? Он один всю вашу бригаду за собой повести может! А если до дембеля не убьют, то и тысячи таких, как ваша бригада! А вы его в роту…

— Может его комиссовать, Михалыч? — нашелся Кузнецов.

— Или штат расширить и молодых в третью роту набрать? — подсказал Можаев.

Ветлин, не привыкший к таким перепалкам, явно устал:

— Хрена вам! Без приказа не отдам!

Уже с явным раздражением Можаев толкнул по столу в направлении Ветлина листок не лучшего качества бумаги. Луговой едва успел поймать его на краю столешницы. Прапорщик, уже все понял, но по тексту приказа глазами пробежал.

Таким Ветлина еще никто не видел. С нескрываемой яростью он скомкал лист и размахнулся им в Можаева. Но все же разум взял верх, он бросил приказ об пол. Дверь за Ветлиным с грохотом захлопнулась.

— Ни чё себе, лабух наш разошелся… — успел заметить Можаев.

Дверь снова распахнулась.

— Вы еще… Еще в Киевской Руси знали — юродивых и поэтов трогать нельзя. За них наказывают. Вы все еще вспомните меня. Один мудрый человек сказал как-то: мы платим за каждый шаг по этой планете. Только это вы по земле ходите, а они, юродивые, под звездами… И вы… за этого парня, все вы, еще заплатите. За то, что по земле его ходить заставили.

На этот раз Ветлин оставил дверь распахнутой настежь…

…С последним аккордом Белоград еще раз провел ладонью по уже умолкшим струнам и, с явным сожалением, будто прощаясь, положил гитару на прежнее место. Дека отозвалась глухим стоном. Дан, словно и не видел никого, направился в подсобку.

Командиры до сих пор не решались отдать подразделениям команду на движение. Бойцы, словно околдованные музыкой, так и стояли колоннами. Гитарист, похоже, был единственным, кто решился на движение. Он догнал Белограда уже у самой двери. Потом, в Союзе, гитарист еще долго будет рассказывать своим друзьям и коллегам, как задрожало плечо того парня, когда он коснулся его ладонью. Столько боли в глазах он больше никогда и ни у кого не видел. И в них не было ни одной слезинки. Он не ожидал, что вызовет у парня такую боль, но растерялся только на мгновение:

— Держи… Это твой инструмент…

Глава вторая

Им ничего не оставалось, кроме как обойти и эту машину. Они уже пытались обойти посты. Но "шурави"* (*советские) расставили их с интервалом в пару километров. Похоже, что они ждали колонну. Это был уже третий. И с каждого из них явно отчетливо просматривалась река. Нужно быть совсем умом обделенным, чтобы высовываться к ним под стволы. Аскеры могли подстрелить, как лисицу, просто от скуки, для развлечения. Это в городе он мог свободно разгуливать по улицам с автоматом на плече. А здесь… Аскеры могли подстрелить, как лисицу. И это в лучшем случае. Тем более, что, похоже, что они ждали колонну. Она могла появиться в любую минуту. И на дорогу не выйдешь. Обычно «шурави» выставляли охранение с обеих сторон дороги. Наверняка и сейчас за дорогой стоит другая БМП. Ничего не оставалось — только обойти и эту машину. Как на беду, на всю округу было только несколько полуразрушенных дувалов в сотне-другой метров от дороги. А дальше, за нею, во все стороны — только пустыня да горы.