Читать книгу "Медный страж - Александр Прозоров"

Олег попытался сжать и разжать пальцы правой руки — кисть не подчинилась. Середин недовольно поморщился, достал из чересседельной сумки рукавицу, натянул на отбитую конечность. Переломов как будто нет. Значит, дней за пять кисть отойдет, будет как новенькая. Главное — не отморозить, пока чувствительность потеряна.

— Ну, боярин, ну ты богатырь. Зараз двух коней на копье взял и полонянина одного.

— Одного скакуна себе возьми, второго, вон, дружиннику отдай. Не пешими же вам бегать, — приказал ведун. — Ты, Будута, возьми в повод коней, на которых раненых посадили. Вертайся к рати, доложись воеводе Дубовею о разъезде поганом, с коим мы столкнулись, о сшибке. Пусть настороже будет. Прощупывают они нас, прощупывают.

— А ты как же, боярин? Вон, вижу, руку прячешь.

— Меня до сумерек в дозор послали, — отрезал Олег, подбирая поводья. — Как сменят, тогда и вернусь.

— За коня благодарствую, — подал голос рыжебородый, — ан погоди маненько, боярин. Пусть холоп и почивших, и добычу возьмет. К чему она нам на службе?

Ведун посмотрел на Будуту, кивнул. Коли с уважением, боярином называют — стало быть, признали. Не грех и самому уважение к чужому мнению проявить. Тем паче, что надолго дружинники не задержат, за четверть часа управятся. Середин подъехал к оглушенному торку, что только начал шевелиться, уже связанный и лишенный оружия, халата и сапог, посмотрел на пленного сверху вниз.

— Незнатного он рода, боярин, — сообщил, увязывая тюки из потников, рыжебородый. — Доспех старый, подгнил местами. Упряжь простецкая. Десятник разве, да и то вряд ли. Не станут за него выкуп платить. Зарезать — меньше хлопот будет.

— Пока жив — может, князь али воевода расспросить его о чем захотят, — пожал плечами ведун. — Пусть холоп к дружине отвезет. Зарезать никогда не поздно.

Когда Середин увидел пленника в следующий раз, тот оказался обнажен совершенно, лицо приобрело густой багровый оттенок, ноги были обуглены до колен, руки превращены в мочало, а спина — в мясной фарш. Ведун негромко крякнул, прошел мимо, перешагнув холодное кострище, расстегнул левой рукой пояс и скинул оружие у войлочной стенки походного княжеского шатра.

— Боярин Велеслав на день ангела своего пригласил. Святого то есть, — словоохотливо сообщил Будута. — От и нет никого. Пируют.

— Велеслав — значит славящий Велеса, скотьего бога, — прищурился ведун. — Значит, сегодня день Велеса?

— Велеса? — запнулся холоп. — Не, не христианский это святой… А, Велеслав — мирское имя боярина будет. А после крещения он другое принял. Ага-рий, кажется…

— А этого кто разукрасил? — кивнул на пленника Середин.

— Князь молвил: «Чего жалеть нехристя дикого», — пожал плечами Будута. — От и спрошали его каты без снисхождения. Где рать поганая, каким числом, каковы помыслы хана торкского? Как к твердыням торкским идти сподручнее…

— Сказал? — полюбопытствовал ведун, присев рядом с запытанным степняком.

— Кто ж его знает? Я, боярин, харчеваться к котлам бегал.

— Ты… — неожиданно приоткрыл заплывшие глаза торк. — Будь ты проклят, сын блудливого шакала. Пусть ноги твои никогда не знают покоя, а душа пристанища. Пусть находят тебя враги в самых ласковых руках и безлюдных пустынях. Пусть семя твое никогда не прольется в лоно женщины, пусть…

Пленник закашлялся кровью.

— Не нравится в полоне быть? — поинтересовался Олег. — А знаешь ты, торк недобитый, что сородичи твои почти две сотни моих сотоварищей по походу прошлогоднему, сонным зельем опоив, в рабство караханидам продали?

— Русские и должны быть рабами, — скривил губы торк. — Так вам на роду написано; на нас работать, пока мы баб ваших брюхатим.

— Ну коли так, то вам на роду написано сгинуть всем до последнего, чтобы и на племя не осталось, — наклонился к самому уху пленника Олег. — Мы перебьем всех мужей от мала до велика и скормим свиньям, продадим мальчиков византийцам для гаремов, а женщин — вонючим латинянам и бриттам для ночных утех, засыплем колодцы, запашем требища, дабы и имени рода вашего в веках не осталось. Вот так аукнутся вам рабы русские, степняк. Коли добрыми соседями жить не умеете, будете соседями мертвыми. С нынешней зимы и до скончания веков. Ты меня слышишь, недобиток?

— Проклинаю… — опять захрипел торк. — Рабом тебе жить, рабом… — выдохнул он и затих.

— Проклятие мертвеца… — как снег побелел Будута. — Как же теперь будет?

— Никак, — выпрямился Олег. — Выкинь его из шатра и забудь. Не тебя ведь прокляли, чего трясешься? Лучше воды мне горячей найди и горчицы. Руки совсем не чувствую.

— Я про се князю Муромскому сказывал, — торопливо сообщил холоп. — Князь Гавриил повелел кланяться, завтра на пир звал да при мне отцу Амбросию наказал за здравие твое, боярин Олег, до утра молиться…

— Неуч ты, Будута, — усмехнулся ведун. — Нечто не знаешь, что молитвы без распаривания пользы не приносят? Давай, шевелись, пощипай княжеские закрома. Чай, не убудет от провозвестника христианского…

Олег скинул налатник и принялся расстегивать на боку крючки бриганты.

В этот раз с походом ему, можно сказать, повезло. Хотя началось все с крайне неудачного путешествия за Черниговским кладом. Тайну схрона князя Черного, как выяснилось, знало немало народа, и к реке Смородине вышло больше двух сотен ратных людей со своими боярами, да еще и с посланниками храма Сварога с острова Руян. Почти всех их и продал, опоив сонным зельем, торкам боявшийся конкурентов князь Рюрик. Не тот, знаменитый, а его тезка из Муромских краев.

Самой великой подлостью был даже не захват в полон: в руки ворога попадают многие из честных воинов, — а то, что дружинников, как простой скот, продали в дальние земли, лишив их возможности освободиться, дать за себя победителям выкуп. Именно за это попрание всех норм человечности и нравственности шел сейчас мстить Муромский князь. Можно иногда победить русского витязя, захватить его, держать в неволе. Нельзя лишать его права на освобождение, права сообщить о своей беде родичам и откупиться от беды. Никогда не лишали такого права своих врагов русские князья — и того же требовали от соседей.

Как ни старались предатель и его товарищи, но запродать пленников так далеко, чтобы ни один не вернулся, не удалось. Жрец Святовита, Олег и еще несколько человек выбрались на родные земли, горя жаждой мести, и той же осенью князь Рюрик отправился под родовым вымпелом с золотым соколом на белом фоне через Калинов мост, за которым с нетерпением ждали его многие почившие враги.

Отомстить торкам родичи обиженных призвали Муромского князя. Многие из пропавших пришли из его земель, рядом с его рубежами оказались владения Рюрика, в его вотчине проживали и главные свидетели: боярыня Верея и сам ведун, задержавшийся у нее в гостях почти на месяц.

Впрочем, главным аргументом оказался священный христианский крест. Как и большинство искренних новообращенных, князь Гавриил горел желанием нести свою веру язычникам, и дикие торки подходили для поднятия его славы как никто другой: родичей средь русских князей у них почти нет, никто не заступится, да еще подлостью невиданной степняки сами поставили себя вне закона. Руби — не хочу, никто слова поперек не скажет, совестью не попрекнет.