Читать книгу "Сиамские близнецы - Владимир Сиренко"

— Кстати, Фриц, вы никогда не были в техническом секторе нашего управления? — спросил Лей.

Дост недоуменно посмотрел на него. Штандартенфюрер разве забыл, что Доста и Дорна отправили в Лондон больше года назад, до того, как образовалась техслужба. Прежде о ней и речи не было, любой мясник из бывших штурмовиков, если хоть как-то отличает телефонный кабель от радиорелейной линии, мог установить аппаратуру подслушивания.

«А в принципе, — прикинул Дост, — это шанс. Выполни я это странное задание, заработаю и орден, и чин, а возможно, и повышение. Прощай тогда, клоповник "Лиги"!»

— Фриц, — сказал Лей, — я сейчас познакомлю вас с одним молодым человеком, очень способным. Он неплохо знает Великобританию, возможно, даст вам пару дельных советов по поводу проникновения в Форин-офис. Его зовут Альфред Науджокс. Он умеет подделать любой почерк и любой документ. Но и сам может отличить самую искусную подделку от оригинала. Имейте это в виду.

Дост пошел знакомиться с герром Науджоксом с некоторой опаской — понял, что предупрежден строжайшим образом. «Фамилия у этого умельца странная, — думал Дост, — не англичанин ли он? Вот сам бы и доставал досье… Зачем мне его советы? Подпись Идена я все равно подделать не смогу. Но с другой стороны, что я вообще должен делать?»

После встречи с Науджоксом Дост понял, что начальство (и, судя по всему, высокое) интересует только оригинал документа. И еще. Если поможет бог и дело пойдет, Дорну надо отвести в нем второстепенную роль, чтобы самому собрать все лавры. В конце концов у Дорна есть лесозавод. И хватит с него.

III

Письмо от Ингрид пришло как раз в день смерти короля Георга, 20 января. Начало отсчет другое время. Для британцев — эпоха Эдуарда. Для Дорна… Как бы ни было, он предчувствовал перемены. Тем более он всегда подозревал о существовании всеобщей связи событий и явлений. Вот, пожалуйста! Стоило Досту уехать в Берлин, как пришло письмо от Ингрид. То самое, которое он уже отчаялся дождаться от нее, хотя она писала регулярно, дважды в месяц. Сообщала о новостях Стурлиена, о делах на фабрике, о ценах на лес, о приобретении нового оборудования, порой передавала поклоны от общих знакомых — и только. А в этом письме Ингрид спросила: «Что вы привезли из Берлина?» Вот он, их старый пароль. Теперь нужно ждать связника. Но Ингрид почему-то не указывала, куда он придет. Значит, одна из трех старых явок. Месяц, день, время известны точно — зашифрованы в дате отправки письма.

«Из трех явок связник, скорее всего, выберет ресторанчик неподалеку от аббатства, — предположил Дорн. — Я бы по крайней мере в такой день, как сегодня, пошел бы туда, куда стремится весь Лондон, все королевство. Тем более в пабе на Баттерси, где обычно собираются украинские эмигранты, мы уже встречались», — Дорн был абсолютно уверен, что Центр снова отправил к нему на связь того седоусого, похожего на украинца крепыша, что приходил полтора года назад, когда Москва наконец откликнулась… Это было странное свидание.

«Центр направил вас в Берлин, но Берлин направил в Лондон, — усмехался связник, будто его это веселило. — Конечно, вы не виноваты. Так распорядилась жизнь, а в нашем деле терпение не последнее дело. Ясно, англичане понимают, два офицера СД явились не на пломпудинг в день святого Эндрю. Англичанам, конечно, любопытно, что вы у них хотите найти. Легенда о спасшихся штурмовиках устраивает их до поры до времени. Будьте бдительны. Будьте осторожны», — и ни задания, ни нового шифра, ни надежной связи — ничего, будто Центр больше не нуждался в Дорне. Правда, шифровку со списком членов Русской фашистской партии, запросивших репатриационную визу, связник тогда взял. Нельзя же допустить, чтобы вместе с честными людьми на Родину попали диверсанты, слушатели школы белогвардейской «Лиги по борьбе с III Интернационалом». А потом тянулись мучительные полтора года, нелепые, пустые восемнадцать месяцев, и порой уже казалось, Родина потеряна навсегда. Тем более события дома настораживали…

В Германии Дорн выполнил все, что было ему поручено в 1929 году Берзиным и его заместителем Павлом Сергеевичем Демидовым. Внедрился. Стал офицером СД, чудом уцелев в «ночь длинных ножей», когда спас старый приятель. Даже был оправдан после провала Кляйна и Лоры. И неужели после всего этого потерял доверие Центра?

Дорн понимал природу этого противоречия. Старался поменьше думать об этом, старался поменьше вспоминать. Сегодня же с замиранием сердца ждал связника. Уже в десять он был на набережной Виктории. Толпа, устремившаяся к Вестминстерскому аббатству, двигалась церемонно, скорбно, неторопливо. Проститься с королем Георгом V шли лондонцы, валлийцы, ирландцы, жители Манчестера, Аскота, Эппинга, всех графств Соединенного Королевства, шли канадцы и австралийцы — король умер! Георг царствовал четверть века, целые поколения привыкли к Георгу V как к олицетворению британской государственности, как привыкают к самому себе, к собственному дому, — и вот король умер! Окаймленные траурным крепом флаги на улицах были приспущены, в парках прекращены новогодние гуляния — умер король! Слезы искренние, слезы неискренние, отсутствие слез, любопытство.

Дорн вместе с толпой вошел под своды Вестминстера, он тоже шел проститься с королем, хотя не скорбел о нем. «Любопытно было бы узнать, — думал он, оглядывая из-под ресниц замкнутые и чопорные от сознания особой значимости события лица тех, кто двигался рядом, — что бы подумали обо мне мои лондонские знакомые, столкнись мы под этими сводами? Удивились бы, что я пришел к их королю? Пожалуй, отметили бы, что этот немец достаточно воспитан, чтобы уважать страну, которая его приютила после той кровавой резни, когда погибло больше тысячи честолюбивых германцев, легкомысленно доверившихся Гитлеру. Разве возможно подобное в Англии, даже безбожник Кромвель себе не позволял, даже Генрих VIII, уж на что был кровопийца! Вот поэтому, объясняли бы они, этот воспитанный иностранец устраивает свою жизнь у нас, даже не в Швеции, где унаследовал капитал. Значит, вообще не верит в стабильность на континенте, нам следует иметь это в виду. А Англия так бедна лесом, что, право же, жаль рубить свои деревья для кораблей и газетной бумаги, если их можно дешево купить хотя бы у этого не то шведа, не то немца, у Дорна. Он же предлагает их нам. И не стоит приписывать этому производящему хорошее впечатление молодому человеку, так неплохо заявившему о себе в бизнесе, непростительного при похоронах любопытства. Он несомненно демонстрирует свою признательность королю и парламенту!» — Дорн решил, что подобное мнение англичан о нем вполне бы его устроило.

Людской поток внес его в Тронный зал, где на постаменте стоял гроб, и он с трудом различил профиль короля среди цветов и траурных лент. Там, за гробом, — целая вереница лиц. Черная вуаль королевы Мэри, морской мундир принца Джорджа, аскетическое лицо архиепископа Кентского, белая траурная чалма магараджи Хайдерабада, черный фрак нидерландского принца-консорта. «А вот и наши», — неожиданно для себя подумал Дорн, замедлил шаг. Литвинов и Тухачевский стоят, явно привлекая всеобщее внимание. Тухачевского ему удалось рассмотреть хорошо, а Литвинов стоял в профиль, с кем-то беседовал, прежде чем он повернулся, медленный скорбный поток вынес Дорна из зала, потом из аббатства — задерживаться нельзя, все должны успеть проститься с королем.