Читать книгу "Дермафория - Крэг Клевенджер"

— Кто такая Дезире?

Твое имя бьет, как стрела. Я цепенею. Мысли останавливаются.

— Не знаю.

— Вы постоянно повторяете это имя. Должен сказать, помощи от вас немного. — Он берет в руки какой-то листок и читает: — «Дезире. Будь ты проклята, Дезире». — Смотрит на меня. — Ну, вспомнили что-нибудь?

Пульс учащается. Под пересаженной кожей как будто шевелятся, копошатся, пробиваясь наружу, сотни личинок. Жутко хочется почесаться, но я только смотрю на повязки — ничего не поделаешь, надо ждать, пока рубцы заживут.

— Ладно. У вас неделя или около того, — говорит он, убирая листок в папку. — Лучший вариант — пойти на сотрудничество со следствием. Я должен передать им как можно больше информации: на кого вы работали, ваши дистрибьюторы, поставщики и все прочее. В противном случае готовьтесь к тому, чтобы провести в таком вот окружении ближайшие лет двадцать. Если мы не пойдем на сотрудничество до суда, то после его начала вам уже ничто не поможет. — Он поднимается. — Буду на связи.

— Подождите, — говорю я и останавливаюсь. Мысли вспархивают, кружатся у лампы под потолком, потом медленно возвращаются в голову. — Когда выпустят, куда мне идти?

Он молчит. Я опускаю глаза. Рассматриваю повязку на предплечье. Бинты на спине промокли — через них постоянно что-то сочится. На мгновение я забываю, что кроме меня в камере есть кто-то еще.

— Я что, похож на агента из бюро путешествий? — Он наклоняется вперед и смотрит мне в лицо. — У меня на кармашке бэджик? Или, может, вы видите на стене постер с рекламой отдыха на Карибских островах?

Он не говорит — лает, так что я не успеваю вставить ни слова. Качать головой больно, поэтому я снова опускаю глаза.

— У вас была при себе немалая сумма наличными. Деньги вам вернут. Какое-то время протянете, если не будете сильно шиковать. У вас впереди пять дней свободы — гуляйте.

Он стучит в дверь — от этого звука меня бросает в дрожь. Где-то звенит звонок. Дверь открывается.

— У вас моя карточка, — говорит он, поднимаясь со стула. — Морелл. Раз уж вы не спрашиваете, Морелл — это я. В будущем будьте осторожнее. Проверяйте, с кем разговариваете. Когда устроитесь где-нибудь, позвоните мне.

Охранник захлопывает дверь, и сердце на мгновение замирает. Шаги Морелла исчезают в шуме звонков и стуке дверей. В голове как будто жужжат электрические мухи, слетающиеся на пульсирующие огоньки памяти. Они неутомимы и упрямы, но я знаю, что если дам им исчерпать запас сил, выработать ресурс и свалиться на пол, то, может быть, обнаружу в разбросанных чешуйках некое скрытое, зашифрованное послание. Час или больше я смотрю на руки, стараясь определить свой возраст. Если стальное зеркало над туалетом не врет, я представляю собой человеческую кляксу. Отражение — расплывчатые очертания ничем не примечательного лица.

Удар дубинкой о дверь камеры. Я вздрагиваю и судорожно поворачиваю голову. Через находящееся на уровне пояса отверстие протискивается бумажный поднос в целлофане. На нем четыре рыбные палочки, пластиковая чашечка с фруктами и пакетик сока комнатной температуры. Сдираю целлофановую упаковку — в лицо бьет неприятный запах. Так пахнет летом полный мусоровоз, если подойти к нему сзади. Проглатываю рыбные палочки и, уткнувшись носом в локоть, пережидаю рвотный импульс. Печенье и теплый сок действуют на желудок успокаивающе.

Я смотрю на белые стены и пытаюсь вспомнить, чем занимался до того, как мы с белой цементной стеной стали играть в эти бесконечно долгие гляделки. Я заношу в журнал то, что удается вспомнить, и надеюсь набольшее.

Глава 3

Шнауцер пытается блефовать, но бульдог не покупается. Терьер и доберман остаются при своих, и все четверо ведут себя так, словно меня и не замечают. Затихли. Думают, я их не увижу. Спустились со стены вместе с черными бархатными клоунами. Я провожу пальцами по не выцветшим кускам обоев. Прощупываю дырки, простукиваю полости, проверяю рамы картин, плафоны, подставку для лампы, вентиляционные отверстия, раму кровати и тумбочку. Расправляюсь с двумя большеглазыми, хмурыми бродягами. Я ищу скрытые микрофоны и микрокамеры. Обхожу комнату с лампой, поочередно проверяя розетки. Две из восьми не работают. Достаю десятицентовик, откручиваю панели, но ничего не нахожу.

Моя новая камера — номер 621 в отеле «Огненная птица» — слишком похожа на тюрьму, чтобы я мог поверить, будто уже выбрался на свободу. Смотритель в отеле носит футболку с надписью, информирующей всех о его статусе ветерана вьетнамской войны, и общается с клиентами через похожее на амбразуру окошечко. За спиной у него гвоздь с тяжелым кольцом, на котором висят ключи. Под кольцом захватанная грязными пальцами бейсбольная бита с вырезанным числом «211». Над маленьким телевизором объявление: «Посетители после 10 вечера не допускаются. В холле без дела не околачиваться. За мелочью для автоматов не обращаться. Оплата только наличными. Никаких исключений».

Постояльцы отеля — мужчины и женщины, преимущественно наркоманы, выздоравливающие и переживающие рецидив, а также пребывающие в разных переходных состояниях между этими полюсами. Одни двери никогда не открываются, другие никогда не закрываются. Толкачи и проститутки на бессменной вахте — обслуживание круглосуточное, без выходных. Работают за дозу, за гроши. Лампочки в коридоре перегорели, так что я прокладываю курс, ориентируясь по отдающему голубоватым свечением жужжанию из-под дверей.

В моей комнате раковина в углу, кровать, тумбочка, маленький письменный стол с черно-белым телевизором, Библия, колода карт, кусок мыла и запах всех тех, кто проживал здесь раньше и не пользовался мылом. В отличие от тюремной камеры, в номере есть окно с видом на проходящую внизу улицу. Открываю окно нараспашку — с желанием впустить свежий воздух и изгнать человеческий дух. Смотрю на тротуар — до него три этажа — и слышу тихий шепоток: «Прыгай». Замираю. Расслабляю руки на случай, если импульс повторится. Потом отхожу в глубину комнаты.

Сижу на кровати перед разложенными на столе картами. Солитер. Я знаком с правилами, но не помню, когда и где их узнал. Голова болит от заполняющих ее колонн лиц и цифр. Под бинтами чешется от статических разрядов. Блокнот ждет просветления, очередного воспроизведения забытых секунд. Удар грома подбрасывает трефовую семерку. Сердце закачивает под повязки тепло, и кровь вспыхивает в моей новой коже. К двери подошли осторожно и неслышно. Вежливый стук пудовым кулаком, и дверь с треском летит на пол в сопровождении петель и щепок. Штурмовики врываются из темноты, громадные черные люди-жуки с жалам и стингерам и лазерного наведения… красные пятнышки пляшут на моей груди… ждут лишь приказа королевы, который поступит через торчащие из ушей проводки.

Нет, на сей раз стук в дверь — всего лишь стук в дверь. Передо мной два обитателя «Огненной птицы». Зачем они пришли? Позаимствовать мыло? Убить меня? Эти могут и то, и другое.

— Червячок не завелся? Ленточный глист? — Слова его мягки, ритм четкий, словно отмеренный маятником серебряных часов.