Читать книгу "Красавица и чудовище. История невозможной любви - Серена Валентино"

Чудовище боялось, что, если он вернется, замок наконец-таки проглотит его.

Чудовище пошло назад, оставив позади себя молчаливую статую и отзвучавшие в саду насмешливые слова ведьм. Теперь горящие на подсвечнике статуи огоньки свечей казались совсем крошечными, словно далекие светлячки.

Статуя возвратится в замок сама, и произойдет это, скорее всего, когда Чудовище будет достаточно далеко. Статуи никогда не двигались и не подходили к нему, пока он смотрел прямо на них, они всегда подкрадывались в тот момент, когда его внимание было занято чем-нибудь другим. Ему было действительно страшно подумать, что статуи могут прийти за ним в любой момент и сделать с ним все, что им будет угодно, — еще одна сторона проклятия, которой он должен был опасаться.

Вспомнив о том, что сказали сегодня сестры, ему захотелось узнать, каким видит заколдованный замок Белль и какими кажутся ей проклятые слуги.

Проходя через холл к столовой, Чудовище остановилось, чтобы прислушаться к долетавшим из комнаты Белль голосам, но не могло толком разобрать, о чем идет речь. Оно решило подкрасться ближе и украдкой взглянуть, с кем это разговаривает Белль, но в тот же миг услышало мужской голос с французским акцентом, приглашавший ее к обеду.

— Не пойду! Не хочу иметь с ним ничего общего! Он чудовище! — ответила Белль отказом и захлопнула дверь.

Чудовище! Гнев переполнял его.

— Если не хочет обедать со мной, пусть не ест вовсе, — раздраженно прорычало Чудовище, поворачивая за угол и готовясь встретить здесь очередную живую статую, посланную, чтобы мучить его. Но за углом никого не оказалось, а на полу стоял маленький медный подсвечник — тот самый, который он только что видел в саду. Теперь свечи были погашены, лишь от одного тлеющего фитиля поднималась вверх тоненькая струйка дыма.

«Она считает меня чудовищем!» — эта мысль не давала ему покоя.

Стремительно направляясь в Западное крыло замка, оно чувствовало, как нарастает его гнев, грозя вырваться из-под контроля. Чудовище! Поднимаясь по длинной лестнице, оно в щепки рвало своими когтями деревянные перила, мечтая, чтобы это была не мертвая древесина, а живая плоть.

Чудовище!

Света в этой части замка было очень мало. Точнее сказать, здесь было бы совершенно темно, если бы не проникавший сквозь потертые красные занавески спальни лунный свет. У дальней стены комнаты были сложены стопками разного размера и формы зеркала, завернутые в белые, поеденные молью тряпки. Среди зеркал попадались и портреты — часть из них Чудовище успело изуродовать в припадке гнева, когда ему казалось, что изображения, как и ведьмы, насмехаются над ним, дразнят его напоминаниями о том, кем он был раньше.

Чудовище!

Оно не могло развести огонь в огромном камине или зажечь стоящие в настенных кронштейнах факелы. Его лапы не могли управляться с такими мелкими предметами, как спички, а слугам вход в Западное крыло был запрещен. В эту часть замка не могли проникать даже сестры-ведьмы.

Скрываясь от их насмешек, Чудовище именно здесь поначалу проводило большую часть времени — прячась от всех, давая своему гневу раздуваться до невероятных размеров, умирая от страха перед тем, что начинает с ним происходить, и в то же время сгорая от любопытства.

Ведь именно любопытство стало первым, что оно почувствовало, не так ли? Любопытство. Вначале — едва заметные перемены в лице, появившиеся вокруг глаз морщинки. С ними взгляд его прищуренных глаз стал более грозным, способным напугать любого. Внушать врагу страх, не говоря ни слова, лишь нахмурив для этого глаза, очень удобно!

В те дни оно почти непрерывно смотрело на себя в зеркало, пытаясь определить, какие именно злодеяния вызывают наиболее жуткие изменения в его внешности, зная, что наложенное на него проклятие ведет к перерождению и что оно неотвратимо.

Сестры, похоже, догадывались об этом болезненном интересе Чудовища, поддразнивали его, говорили, что если оно не будет осторожно, его ожидает та же печальная судьба, что постигла вторую жену их кузена. Понять, что они имели в виду, было сложно. Ведьмы постоянно несли какую-то чушь, всегда говорили урывками, то и дело разражались диким хохотом, словно постоянно были навеселе. Чудовище не было уверено, что сестры находятся в здравом уме.

Может ли все это оказаться лишь бредом сумасшедших ведьм и эти карги просто изводят и мучают его? Его, кто когда-то был Принцем.

Когда-то. А теперь… теперь он не рискует даже выйти за пределы своего сада, не может прийти на помощь к выбравшемуся ночью из леса к его замку заплутавшему раненому путнику, чтобы не заставить того убежать от страха прочь.

Что подумала Белль, когда мельком увидела его при свете факела в подземной темнице? Впрочем, это ему известно, не так ли? Она же назвала его чудовищем! В таком случае, лучше оставить ее на попечение слуг, пусть плетут ей сказки о его мерзких поступках. Пусть подтвердят ей, насколько он жесток и уродлив. Ему плевать на это! В конце концов, он же чудовище. А чудовища не ведают чувств, особенно таких тонких, как любовь.

Гнев и смущение Чудовища улеглись, его голова кружилась от усталости. Оно присело на постель, размышляя о том, что делать дальше. Сестры намекали, что эта девушка — его единственная надежда на то, чтобы снять проклятие. Лгуньи! Оно без всякого труда заставило бы ее влюбиться в себя, если бы было таким, как раньше — красивым, холеным и, по мнению многих, высокомерным.

Тогда ему было легко общаться с женщинами. Несколько цветистых слов о любви, притворный интерес к тому, что говорит его избранница, если нужно — прикинуться ранимым, и все. Девушка была его. А зачастую ему и не требовалось утруждать себя всей этой мишурой, разве что девушка очень уж хороша. Обычно же для того, чтобы заворожить девушку, хватало одной его внешности.

Но то, как он выглядит сейчас… Он понятия не имел, как ему быть с Белль при такой внешности. Чудовище тяжело поднялось на ноги, чувствуя подушечками передних лап прикосновение мятых потертых простыней. Может быть, стоит разрешить слугам перестелить постель, протереть окна, вымыть полы? И начать жить скорее как человек, чем как чудовище, которым он стал.

Чудовище стояло на дрожащих ногах, все еще не отошедшее от прилива животного дикого гнева, который оно испытало, услышав, что Белль назвала его чудовищем. Затем оно перебралось к каминной полке, где хранило волшебное зеркало, давным-давно подаренное ему сестрами-ведьмами. Немного постояло, глубоко вдохнуло, прежде чем взглянуть на себя. Как давно оно не видело своего отражения!

Нужно посмотреть, какие следы оставили на его лице совершенные им отвратительные поступки.

Его лапа лежала на ткани, которой была обернута рамка зеркала. Одним движением содрав ткань, Чудовище отбросило ее в сторону, обнажило зеркало и взглянуло на свое отражение в матовой поверхности стекла.

Чудовище!

Единственным напоминанием о том, кем оно когда-то было, оставались глубокие голубые глаза. Они остались человеческими, они не изменились. Это по-прежнему были его глаза.