Читать книгу "Проект "Сколково. Хронотуризм". Сталинский сокол - Татьяна Михайлова"

Ярви не стал ждать, сколько будет этих фляг. Из вежливости выпив за павших товарищей, он встал, чтобы уйти.

– А где твоя дочь, старик? – ухватил его за рукав Лось.

– Ей нездоровится, – ответил Ярви.

Его дочь не вышла из своей комнаты, услышав голоса вчерашних гостей. Она была здорова, когда отправлялась в свою комнату, а раз не вышла, значит, так считает нужным. Он, Ярви, сам сделает всю работу.

Ярви отошел от стола и перебрался в угол этой же комнаты, отгороженный ширмой. Он засел за работу, от которой его оторвали гости, которых не прогонишь. Он сел на лавку, взял в одну руку пууко[8], в другую – заготовку и продолжил вырезать деревянные игрушечные сани.

Со стороны стола доносились голоса, становящиеся все пьянее. Говорили и по-фински, и по-шведски, и на ломаном финском. Иногда Ярви отрывался от работы и вслушивался, но ему быстро надоедало. Перебивая друг друга, гости вспоминали свои попадания, переходили к обсуждению войны на всех фронтах, хвалили Маннергейма, говорили о планах на завтра (собирались где-то пополнить запасы и устроить коммунистам веселую ночь), потом пошли анекдоты и песни. Ярви качал головой и возвращался к санкам.

Никаких часовых они выставлять не собирались. Впрочем, и вправду, откуда тут взяться кому-то! Ярви годами не видел здесь чужих людей. А столько гостей разом как вчера и сегодня, – никогда.

Гости между тем сильно напились и шатались по дому, налетая на стены. Ширму отдернули и Ярви увидел Лося.

– О, какая вещь. – Двухметровый командир протянул руку и вынул из ладоней старика его поделку, в которой уже можно было угадать сани. – Развлекаешься? Правильно. Ты можешь продавать их, старик.

Лось вернул хозяину деревянную игрушку. Ярви хотел сказать, что это не на продажу, но тут…

О том, что гигант в серой куртке нараспашку с короткого размаха всадил свой увесистый кулак ему в затылок, Ярви понял уже потом. Уже после того, как пришел в сознание…

Выплыв из темноты – это напоминало подъем со дна к поверхности озера – Ярви сначала понял, что не может открыть глаза. Он пытался это сделать, но голова разрывалась всполохами боли, а в глазницы словно сыпали угли из печи. Рот распирала тряпка, вонявшая маслом. Он попытался вытолкать ее языком, но не получилось. Языком – потому что руки и ноги оказались связанными. Лодыжки и запястья были перетянуты ремнями (не иначе, взяли вожжи, висевшие у двери) и вдобавок связаны между собой за спиной.

Наконец Ярви удалось ненадолго распахнуть веки и увидеть, что он лежит в небольшом закутке между двумя деревянными перегородками – местечко неподалеку от входа, здесь он держал лыжи, силки, сети, веревки и прочие вещи, которыми часто пользовался. Отсюда он не мог видеть обеденный стол, не мог видеть комнату – мешала ширма.

Серп! Здесь должен быть серп.

Ярви заворочался, пытаясь определить, что он может сделать в таком положении, до чего способен дотянуться…

И получил чувствительный пинок ногой под ребра.

– А ты прыткий старик, – раздался над ним знакомый голос. – Почему же ты не показывал свою прыть русским, а? Из-за таких, как ты, русские и думают, что могут победить нас. Из-за тех, кто хочет отсидеться в своих норах, пока другие умирают. Кому все равно, под какой властью быть. Такие твари, как ты, думают так – власть все равно не доберется до моей глуши.

В голосе Лося звучала неподдельная злоба.

– Мои люди сегодня жертвовали собой, умирали, теряли своих боевых товарищей. Они заслужили награду как честные солдаты. Они захотели твою дочь и они ее получат. Им завтра снова в бой и кто-то из них не вернется. Так пусть этой ночью кто-то из них получит последнюю радость в жизни. Так я решил. Я оставлю вас в живых. Но будешь дергаться, старик, убью тебя и дочь. Учти, я всегда держу слово. И запомни, ты сам виноват во всем, хуторянин.

Ярви услышал тяжелый, удаляющийся скрип половиц: Лось возвращался к своему пьяному отряду. А потом он услышал другие звуки, страшные. Кричала его дочь. Она, конечно же, отбивалась, она звала на помощь. Она надеялась на своего отца – на кого же еще ей надеяться тут? – но он ничем не мог ей помочь.

Будь все проклято, будь все проклято! Слезы текли уже не от рези в глазах. «Господи, – взмолился Ярви, – сделай так, чтобы я снова потерял сознание, чтобы я не слышал этих криков, если все равно я ничего не могу сделать». Но господь не мог сотворить для Ярви даже такую малость…

Крики дочери перешли в мычание – конечно, это ей тоже заткнули рот кляпом.

– Не дергайся, сука, а то будет хуже! – Донесся злобный окрик на ломанном финском. Это кричат его дочери, кричит один из шведов.

Что же делать, что же делать?

От бессилия заныло сердце… сердце, которое его никогда не подводило. И безостановочно текли из глаз слезы.

И тут вдруг Ярви сквозь пелену сознания отчетливо расслышал скрип. И то был скрип двери его дома, от которой он сейчас был недалеко.

Разве он мог перепутать? Много-много лет он безвылазно жил на этом хуторе и знал голоса всех предметов на хуторе. Да много ли их здесь, этих предметов?

Ветер открыть дверь не мог, на улице полное безветрие. А часовых они не выставляли. Или же кто-то выходил, пока он валялся в беспамятстве? Тогда почему дверь открыли так осторожно, а не распахнули уверенно, нагло, по-хозяйски? Почему не топают, как кабаны, а крадутся?

Да, крадутся! Ярви расслышал тихое поскрипывание половиц. Шаги – и без того чуткий слух лесного жителя обострился до предела – приближались к нему. А потом…

А потом из-за деревянной перегородки выступил человек, которого Ярви не видел в отряде Лося. Да и вообще никогда в жизни не видел. К тому же и одет был человек весьма странно, вроде бы в военную форму, но только чья эта форма? Ни финская, ни русская, ни шведская, ни немецкая (последнюю Ярви видел на фотографиях).

Незнакомец пробежался взглядом по Ярви, с удивлением покачал головой. Прислушался к шуму и возне, доносящимися с той, скрытой от глаз ширмой, части дома. Наморщил лоб, задумавшись. Потом кивнул каким-то своим мыслям. И – показал Ярви открытую ладонь. Этот жест Ярви помнил по своим поездкам в Петербург: так русские (обычно те, кто выпил лишку) показывают, мол, все нормально, чухонец, все будет путем.

Незнакомец быстро стянул с себя толстую куртку с меховым воротником. Странную куртку, раскрашенную под цвета леса. Под курткой оказалась полосатая рубашка, какую носят моряки (у Ярви вдруг всплыло в памяти вроде забытое им навсегда русское слово «тельняшка»), ее крест-накрест пересекали ремни, на них под мышками висели кобуры с пистолетами, а на поясе – гранаты. Незнакомец снял с пояса одну из гранат. Подмигнул Ярви и улыбнулся.

Что он задумал? Он хочет бросить гранату туда, где среди пьяных негодяев находится и его дочь? Нельзя!