Читать книгу "Ночная бабочка - Розмари Роджерс"

— Ты же знаешь, что это приведет его к глубокому разочарованию, ma cherie[1], поэтому не следует подавать ему надежду.

— Я не сказала ничего такого, что дало бы мистеру Рэнду повод смотреть на меня иначе, чем на обычную пассажирку, — возражала Кайла.

— Все дело в твоих глазах, моя дорогая. Они у тебя совершенно необыкновенные, с ресницами, похожими на грациозные крылья. Да-да, твои глаза говорят слишком много, обещают блаженство, сами того не желая. Ты ничего не можешь с этим поделать. В этом ты очень похожа на свою маму. Так что не будь жестокосердной по отношению к бедняге Рэнду.

После этого разговора Кайла в течение всего путешествия игнорировала мистера Рэнда, хотя он все равно продолжал смотреть на нее с тоской в глазах. С такой же печалью он посмотрел на нее с передней палубы и сейчас, однако Кайла отвернулась. «Морячка» медленно плыла по Темзе, чтобы причалить в одном из восточных доков.

— Мы почти на месте, Кайла, — нарочито будничным тоном проговорила Селеста дю Буа, однако, несмотря на внешнее спокойствие, голос ее при этом слегка дрогнул.

Что это? Волнение? Беспокойство? Трудно сказать, поскольку Селеста всегда гордилась своей способностью сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. Она стала натягивать дорогие бархатные перчатки, сделанные на заказ на улице Треднидл в Лондоне именно для графини дю Буа, которая даже после Французской революции, унесшей немало жизней, олицетворяла собой высшую французскую знать. Элегантная аристократка Селеста дю Буа была лучшей подругой Фаустины Оберж вплоть до ее смерти.

Бедная мама! Кайла часто думала о матери, красивой и хрупкой, совсем не приспособленной для жизни под жарким солнцем Индии. Впрочем, внешне Фаустина, возможно, и выглядела хрупкой, однако, несмотря на кажущуюся уязвимость, обладала сильным характером. Иначе как бы она пережила ужасы Французской революции, а также уход мужа? Слава Богу, что подвернулся Пьер Ван Влит. Богатый голландский купец страстно любил Фаустину и очень нежно относился к ее дочери.

Но сейчас все изменилось. Ее мать умерла, а человек, которого она привыкла считать своим отцом, заставил Кайлу уехать из Индии, опасаясь за ее будущее после того, как он умрет.

— Ты нуждаешься в большем, чем я могу тебе дать, ангел, — сказал он с сильным голландским акцентом и характерным искажением слов. — Я думаю, тебе надо уехать из Индии в Англию и выйти там замуж за корошего человека.

Выйти замуж? Кайла едва не рассмеялась. Ей был почти двадцать один год, ее лучшее время уже позади. Нельзя сказать, чтобы на нее не обращали внимания английские офицеры, служившие в Индии. Но они мало ее привлекали, поскольку девушка считала, что их более всего интересовали доходы папы Пьера от вложений в Вест-Индскую компанию. И чего можно ожидать от розовощекого лейтенанта, который буквально надувался от важности? Или от убеленного сединами полковника, который регулярно наносил визиты и смотрел на нее похотливым взглядом? Упаси Господи! Она скорее кончит свои дни старой девой, чем сделается женой офицера, с которым ее ровным счетом ничего не связывает.

Это было ее собственное решение. Кайла предпочитала проводить время за книгой или ездить верхом, пуская лошадь в галоп, так что ветер свистел в ушах. А по ночам она тайком убегала из дома к ручью — небольшому, но глубоководному притоку, впадающему в реку Годавари, который протекал мимо полуразвалившегося домика, окруженного фруктовыми деревьями. Несмотря на отчаянные протесты няни, Кайла любила сбросить с себя всю одежду и окунуться в прохладную воду. Это был один из способов бегства от мира, когда время останавливалось и она погружалась в волны забвения. Это была ее Лета, ее убежище от повседневных печалей.

Сейчас Кайла находилась далеко от Индии, от жаркого солнца, от любимой своей няни, которая воспитывала ее с младенчества. Индия… Кайла уже скучала по ней, вспоминая побеленные стены домов, розовеющие под палящим солнцем, пышные заросли манго и кокосовых пальм, их блестящие, глянцевые листья и крупные плоды, банановые деревья с мощным корневищем, напоминающим сломанную гребенку. Все это Кайла оставила для того, чтобы оказаться в промозглой стране с серым грязным морем и скучным тяжелым небом — стране, которую едва помнила.

Моросящий дождь серыми нитями соединил морской горизонт с небом, так что трудно было определить, где кончается море и начинаются небеса, если бы не пакгаузы доков, вырастающие из тумана словно грибы. Редкие яркие пятна переходили в серую громаду домов, которые, появившись в поле зрения на какой-то момент, снова растворялись в тумане.

Кайла поплотнее запахнула пальто, радуясь тому, что оно способно удерживать тепло. Она собиралась упаковать всю верхнюю одежду, заявив, что не замерзнет. Селеста, как всегда, оказалась права — она лучше знала английский климат. Лондон был ее домом в течение последних двадцати лет.

— Mon Dieu![2]— с жаром воскликнула Селеста, когда судно стало медленно разворачиваться. — Мы входим в док. Это старое корыто нас изрядно поболтало, но, к счастью, все позади. Мы приплыли!

Селеста сделала изящный жест рукой и улыбнулась как можно более радостно — Кайла не сомневалась, она хотела подбодрить свою крестную дочь. В конце концов, именно Селеста больше других страдала во время долгого морского путешествия, пряталась в трюме и стонала, страдая от mal de mer[3], пока Кайла гуляла по верхней палубе, наслаждаясь свежим воздухом, который приносил бриз. Даже сейчас под глазами Селесты еще были заметны темные круги, а в ушах Кайлы до сих пор звучали заверения и клятвы тетушки никогда впредь не ступать на борт корабля, даже если речь идет о спасении единственной крестной дочери.

Кайла сдержала улыбку при виде театрального жеста Селесты и задала вопрос, который постоянно мучил ее с тех пор, как она впервые узнала правду о своем рождении:

— Что они подумают обо мне, тетя Селеста? Эти люди никогда меня не видели и не подозревали о моем существовании.

— Ma petite[4], как можно не любить тебя? Ведь ты такая же красивая, как твоя мама. У тебя лицо мадонны, прекрасные светлые волосы и такие необычные глаза. Они, как вода в Средиземном море, из голубых становятся зелеными и наоборот. Нет, не любить тебя просто невозможно!

— Но ты полагаешь, что она примет меня? Женщина, которая вышла замуж за моего отца?

Селеста нахмурилась и отвернулась, сделав вид, что смотрит на открывшийся вид пакгаузов и зданий. Спустя несколько мгновений тетя повернулась к Кайле с печальной улыбкой на устах.

— Non, petite[5]. Я не думаю, что она примет тебя с большой радостью. Ты, конечно, понимаешь, что вдовствующая герцогиня Уолвертонская вовсе не придет в восторг, узнав, что существует еще один претендент на наследство ее покойного мужа — твоего отца. Равно как и новый герцог. Но барристеры изучат все детали, я в этом уверена, и в скором времени ты сможешь потребовать то, что тебе давно причитается по праву. — Тон Селесты стал более суровым, глаза ее, обычно такие живые и веселые, потемнели и стали серьезными. — Это следовало отдать еще моей Фаустине, но эти… эти канальи — я имею в виду родителей твоего отца — не согласились.