Читать книгу "Вчера-позавчера - Шмуэль Агнон"

Идет себе Ицхак улицами и переулками Лемберга. Вокруг него мужчины и женщины в нарядных одеждах, как если бы были они приглашены на свадьбу; и шикарные кареты снуют туда и обратно; и люди, похожие на епископов, идут себе как обычные смертные, и, если бы не школьницы, показывающие на них пальцами, ты не догадался бы, что это знаменитые артисты. И магазины полны всякого добра, двери их распахнуты настежь, и служители в форменной одежде снуют туда и сюда. И еще много всякого есть на площадях и улицах Лемберга, что в новинку Ицхаку. Ицхак не глядит ни туда, ни сюда. Как тот самый хасид реб Юделе, дед его, который несколько лет ходил с завязанными платком глазами перед своей алией в Эрец Исраэль, не желая ни на что смотреть в изгнании, так и Ицхак шел по улицам города с закрытыми на все глазами. Не прошло и часа, как он оказался перед шикарным дворцом с целым рядом дверей из толстого стекла, вращающихся без перерыва; и мальчик стоит между дверьми, одетый в синее с золотом, и важные господа с толстыми сигарами во рту выходят и входят. Стоял Ицхак, как зачарованный. Кто знает, сколько времени он простоял бы так, если бы не нашелся там человек, который понял, что этот провинциал хочет войти, и не ввел бы его. Внезапно оказался Ицхак в красивом зале с золочеными люстрами, свисающими с потолка; и на всех стенах светильники горят, и электричество включено в разгар дня, и мраморные столы блестят; и чинно одетые благообразные господа сидят в плюшевых креслах и читают толстые газеты; а официанты одеты, как вельможи и придворные в день рождения короля, и в руках у них серебряные кружки и фарфоровые чашки, от которых поднимается аромат кофе и пирожных.

Все, что рисовал себе Ицхак в воображении, было ничто по сравнению с тем, что видели его глаза, а все, что увидел он своими глазами, было ничто по сравнению со страхом, охватившим его в эти мгновения. Он сжался так, что остались от него только руки, и те он не знал, куда девать. Подошел к нему вельможа, из тех вельмож, что прислуживают гостям, и поклонился ему. Случилось с ним, с Ицхаком, чудо — обрел он дар речи.

6

Привел его официант в комнату со столами для бильярда; и тучные люди без верхнего платья стоят, и в руках их разноцветные трости, и они бьют этими палками по шарам. Сказал официант одному из них, что вот этот господин желает поговорить с ним. Положил доктор свой кий и поднялся навстречу Ицхаку. Взглянул на него Ицхак и поразился. Неужели это — тот самый, чей лик сияет со стены его дома среди других портретов глав сионизма? Как только понял, что не ошибся, полюбил его так же, как любил его портрет, и рассказал ему обо всех своих проблемах.

Взял его доктор под руку и представил своим товарищам, как бы предлагая своим соратникам разделить с ним хлопоты. Ицхак повторил им свой рассказ: «С того самого дня, как я помню себя, отдал я душу и сердце сионизму. Не испугался насмешек, и подавил в себе жалость к отцу, и делал все во имя Эрец Исраэль. Продавал шекели и марки Керен Каемет и устанавливал блюда для сбора пожертвований перед Судным днем в синагогах города. Много раз унижали меня, но я не обращал на это внимания, а только продолжал делать то, что делал, и вот я еду в Эрец Исраэль обрабатывать ее землю. И несмотря на то что я сожалею о каждом дне, проведенном в изгнании, прервал я поездку и остановился в Лемберге, чтобы повидать наших учителей и получить их благословение на алию».

Платье, и башмаки, а также движения его не были привычны для завсегдатаев кафе, они были смешны, но тем не менее слова его увлекли слушателей. Хотя они привыкли, что жители маленьких городков надоедают им своими историями, нашли они в этом юноше то, чего не встречали у большинства молодых людей, да только поражало их, что он отправляется в Палестину. Сионист… Есть у него деньги — едет на конференцию, есть у него много денег — едет на конгресс; алия в Эрец Исраэль еще не стала обычным явлением, и тот, кто считает себя сионистом, сидит на своем месте, у себя в городе, и насаждает идеи сионизма. А если требуется, едет на собрания и на банкеты и произносит речи. Есть среди них такие, что пожертвовали всем в мире во имя сионизма, да только за деревьями они не увидели леса; увлеченные средствами, забыли про цель и ошибочно полагали, что цель сионизма — собрания, а цель собраний — речи, а цель речей — агитация, а цель агитации — агитация… Вначале была для них Эрец Исраэль целью всех целей, когда же поняли, что цель далека и трудна, а средства близки и легки, поменяли они далекое и трудное на близкое и легкое.

Сидел Ицхак с нашими вождями и руководителями и восхищался ими. И они тоже доброжелательно смотрели на него. Этот провинциал растревожил их души. Встали они, надели пиджаки и вышли выпить с ним по чашке кофе. Угостили его кофе со сливками стоимостью в четырнадцать монет и пирожным также стоимостью в четырнадцать монет, что вместе — двадцать восемь монет. И хорошо они сделали, что пригласили его поесть и попить; он так спешил увидеть их, что забыл перекусить и был голоден. Ицхак, наш товарищ, не заставил нас краснеть, не выпил больше одной чашки и не съел больше одного пирожного, хотя был голоден и в жизни не видал такого вкусного пирожного.

Сидел Ицхак с нашими вождями и руководителями, которых вдохновил своими словами. И оттого, что пробудились сердца наших вождей и руководителей благодаря Ицхаку, товарищу нашему, сказали они ему, что, быть может, и они поедут в Эрец Исраэль, дабы посмотреть, что происходит там в Палестине. (В те времена принято было у сионистов называть Эрец Исраэль — Палестиной.) И когда прибудут они туда, в Палестину, то навестят его и сфотографируются вместе с ним, идущим за плугом.

До чего был счастлив Ицхак, когда представил себе, как он стоит с нашими вождями и руководителями и фотограф снимает их всех вместе! От такой чести даже скромнейший из скромных не откажется.

Напоследок вручили они ему рекомендательные письма в Палестину. А так как он был первым из едущих в Палестину, кому они дали рекомендацию, они не поскупились на похвалы и просили своих друзей в Эрец Исраэль помочь ему и приблизить его к себе.

7

Взял Ицхак письма и пошел на вокзал. Забрал свой багаж и вошел в вагон. В вагоне было полно пассажиров — евреев и христиан; евреев — похожих на христиан, и христиан, похожих на евреев. Сидел Ицхак и не поднимал глаз, как человек, который оказался в обществе, где он чувствует себя ниже всех и не смеет поднять голову. Когда же услышал, о чем они говорят, почувствовал он свое превосходство над ними: ведь те едут в погоне за призраками, а он едет в Эрец Исраэль. Нащупал письма и обрадовался, как если бы вексель был спрятан в его руке.

Поезд мчался, то набирая, то замедляя скорость, проглатывая под колесами селения, даже названий которых он не слышал. Сколько городов есть на свете! Наверняка они нужны. Но Ицхаку совсем не нужны. Если бы не задержался он в Лемберге, был бы уже близко от своей вожделенной цели. Тем не менее он не жалел об этом: в Лемберге он познакомился с нашими лидерами и получил от них рекомендательные письма к их соратникам в Эрец Исраэль. Уже перестал Ицхак читать названия городов. Другие города и другие селения захватили сердце Ицхака, это города и селения Эрец Исраэль.

Но даже и в Галиции есть города, к которым чувствуешь любовь, как, например, Пшемышль, ведь молитвенник твоего детства издан в Пшемышле, и к тому же Пшемышль — форт, оплот государства. Подобно остальным жителям Галиции, убежден был Ицхак, что в целом мире нет такой могучей крепости, как в Пшемышле. И теперь, когда подошел поезд к Пшемышлю, протиснулся он к окну вагона, чтобы взглянуть на крепость, и был поражен, что не видно ни шпилей, ни башен, ни пушек, и вообще ничего из того, о чем он слышал. Зато увидел он множество военных чинов, командиров полков разных народов, обладателей разноцветных воротничков, у каждого полка — свой цвет. Прогуливаются офицеры императорской армии по перрону. У одних — красные эполеты, у других — зеленые или серые; у одних — сбриты бороды и усы как у ксендзов, другие военные похожи на тех, что он видел у себя в городе во время маневров. А еще есть тут кавалеристы, пехотинцы, артиллеристы, и саперы, и офицеры других воинских формирований, назначение которых ему не известно. Тянет Ицхака взглянуть на них, а сердце подсказывает: не стой у окна, не показывайся перед ними, а то любопытство твое может навлечь на тебя беду — ведь ты достиг уже призывного возраста, но уклоняешься и уезжаешь в другую страну.