Читать книгу "Мастер побега - Дмитрий Володихин"

Сегодня здесь выступит студент второго курса.

На академика пришло человек семьдесят.

На профессора – человек пятьдесят.

Рэм Тану, отворяя дверь Зала ритуалов, предавался суетным размышлениям: сколько народу придет на него? Тридцать человек? Двадцать? Десять? Нет, быть того не может! За один сегодняшний день ему раз восемь задавали вопрос: «Можно, я приду?» И он отвечал, мол, так и так, всем буду рад, вход для всех свободный…

Зайдя внутрь, он сделал шаг, другой… и остолбенел.

Слушатели заняли все двести мест. Четыре ряда сидений, спускавшиеся амфитеатром к сцене, оказались набиты битком. Для тех, кто пришел слишком поздно, распорядители поставили стулья в боковых проходах. Кое-кто разместился на подоконниках.

Народ понемногу прибывал. До начала оставалось еще минут десять…

«Они… они пришли на меня, как на экзотику! Студентишка. Хотят увидеть мой позор…»

Нет, ему улыбались. Однокурсники, а еще того больше – однокурсницы. О, вон там, кажется, делают ставки. Ну, еще бы! Эти двое балбесов с четвертого курса примутся собирать ставки даже посреди землетрясения: десять домов рухнет или сорок? Было бы азартное зрелище.

«Точно, я – экзотика. Но, кажется, я – хорошая экзотика. Не позора они ждут, а какого-то чуда, что ли… Смешно».

Секретарь Общества взлетел к нему по ступенькам.

– Ну что же вы застыли? Пойдемте, пойдемте! – взял Рэма под локоток и уверенно повлек на сцену. – Вы не должны смущаться… Вы готовы? Профессор Каан уверил меня, что волнение вам не присуще.

– Я готов. Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Секретарь бросил на него удивленный взгляд.

За столом на сцене помимо секретаря сидел еще седобородый председатель Общества в виц-мундире с голубой орденской лентой через плечо. Кивнув Рэму, он вежливо осведомился:

– Вы готовы, молодой человек?

– Да.

– Тогда, думаю, ждать не стоит. Садитесь.

Он взялся за колокольчик. Требовательный звон разнесся по залу. Разговоры, споры, смешки немедленно прекратились. Пришла тишина Лишь из-за окон доносилось цоканье конских копыт по булыжной мостовой да раздраженное бренчание трамваев.

Величественно поднявшись, председатель набрал воздуха в легкие и зарокотал – у него был на диво поставленный голос:

– Милостивые государи и государыни! Уважаемые коллеги! Я рад приветствовать вас от имени Общества…

По Залу ритуалов прокатился сдержанно-одобрительный гул.

– Сегодня у нас необычный день, – продолжал оратор. – Мы предоставляем трибуну молодому человеку…

«Собственно, на этих словах имело бы смысл закончить высказывание. Все главное уже сказано», – дальше Рэм не слушал. Все те этикетные выражения, которые председатель с бархатной академичностью нанизывал, представляя его, ценной информации в себе не содержали. Не стоило трудить уши.

Где-то тут должны сидеть персоны поважнее председателя. Во всяком случае, для него, Рэма, – поважнее. Таких немного. Честно говоря, во всем зале только два человека по-настоящему, без дураков, интересовали его.

Поискав глазами, Рэм нашел одного из них в первом ряду, слева от центрального прохода.

Академик Нанди смотрел на него со скептическим выражением лица Ему под семьдесят, он лучший специалист по временам Белой княгини во всей Империи. И, по большому счету, он единственный человек во всем зале, кто до конца понимает то, о чем говорит и пишет Рэм. Горделивая мысль. Не следует поддаваться ей…

Одну из двух его публикаций академик разругал, вторую не заметил.

По правде говоря, правильно разругал. Писалось год назад, сейчас Рэм сделал бы ту несчастную статью в сто раз лучше. Поделом: никогда не надо торопиться с серьезными вещами. Академик флегматично поглаживал седую бородку. Выражение его глаз Рэм никак не мог разобрать из-за пенсне.

Второй сидел в боковом проходе справа. Вернее, вторая.

Дана Фаар.

Хорошо, если поймет половину из сказанного. До конца поймет, со всеми логическими мостиками, на которые просто не хватит времени, со всеми выходами в смежные темы, которые специалист видит без лишних комментариев, механически… Но сейчас Рэму не нужно ее понимание. Если надо, он потом объяснит. Дообъяснит. Допрозрачнит. Сейчас Рэму требовалась ее улыбка Очень-очень.

Дана не могла не прийти.

Это было бы крушение мира – если бы она не пришла. Вот она сидит, его Дана, тихонько разговаривая с подругой, которую зовут… которую зовут… да не важно.

Длинные прямые черные волосы, чуть-чуть не достигающие талии. Не худая, а скорее миниатюрная. Женщина с лицом маленькой девочки. Дане уже восемнадцать, а выглядит она на четырнадцать… когда надевает туфли с высокими каблуками. Детский тоненький голос и детские круглые щеки… когда она улыбается, щеки становятся еще круглее, они словно бросают вызов: «Ну, ты наконец поцелуешь нас или, как обычно, не осмелишься?» Глаза… сколько раз он пытался определить их цвет, но выходило нечто странное: глаза были – кошачье золото. Случаются ли в жизни оранжевые глаза? Или, скорее, что-то вроде озера с прозрачной водой и самородками золота на дне? Один раз случились, вот они, но в этакую невидаль трудно поверить.

Чаще всего взгляд Даны обращен… внутрь. Женщина-девочка разговаривает с кем-нибудь и смотрит внутрь себя. Отвечает преподавателю на семинаре и смотрит внутрь себя. Идет по Озерному бульвару и смотрит внутрь себя. Язвит – Дана не может не язвить, язва родилась раньше нее, и очень хорошо, когда ее язва спит, потому что, чуть она проснется, с ней нет никакого сладу, разве только переязвить, но для этого надобны целые водопады язвенности, – так вот, если Дана язвит, она все же смотрит внутрь себя, произнося насмешливые слова механически, почти не задумываясь. Они сами поднимаются откуда-то из глубины к голосовым связкам в виде пузырьков с вредными человечками… Даже когда его Дана улыбается, то улыбается одними губами. А глаза – нет, они не холодны, просто собеседник, считающий, что он удачно пошутил, обманывается, – взгляд Даны обращен не на него. Шутник продолжает оставаться обстоятельством внешнего мира. А самое главное и самое интересное никак не относится к миру внешнему. Оно – там, внутри, на борту субмарины, под бездной вод. Все плавающее на поверхности либо забавляет, либо докучает, но истинной ценности ни за чем не водится.

Это он, Рэм Тану, усыпил язву и научил маленькую женщину иногда подниматься с субмарины к волнам и солнцу. Это он научил ее улыбаться глазами.

И теперь он смотрит на свою ученицу, жадно выпрашивая: «Ну же, Дана, ну же, радуга моя живая, ну же, очень тебя прошу, поверни голову в мою сторону… На кой тебе эта подруга? Ты с ней еще тысячу раз поговоришь, ты еще ей с три короба…»

Между тем председатель Общества, делая артистический жест рукой в направлении Рэма, произносил заключительные слова: