Читать книгу "Лихая гастроль - Евгений Сухов"

Так что в гостиницу певец возвращался в хорошем расположении духа. Поклонники провожали его до самого крыльца, надеясь, что он порадует их красотой и величием своего голоса, однако не случилось – простояв в ожидании около часа, по-тихому разошлись.

* * *

Феоктист Евграфович Епифанцев, полноватый мужчина лет пятидесяти пяти от роду, сидел за столом и занимался своим любимым делом – считал ассигнации, полученные с концерта. Судя по разгладившимся морщинам, он пребывал в отличном настроении. Купюры старался складывать одна к одной: четвертные (а их было большинство) в одну стопочку, синенькие – в другую; «катеньки» (их было менее всего) – в третью.

Марк Модестович Краснощеков – пианист, а по совместительству карточный шулер – сидел на диване и старательно разучивал очередной фокус; Аристарх Ксенофонтович Худородов, больше известный в провинциях как Федор Иванович Шаляпин, расположившись в кресле, подливал в большой бокал красного вина.

Единственную женщину в компании мужчин звали Марианной, во время концерта «Шаляпина» она занималась подготовкой костюмов. Ей было не более двадцати четырех лет. Густые черные волосы уложены в высокую прическу, губы чуть капризные. В тонких пальцах правой руки она держала длинный мундштук с тонкой сигаретой. Казалось, что сигарета ей была нужна для того, чтобы только подчеркнуть природное изящество. Щеки по-девичьи пухлые, а над верхней губой едва пробивался темный пушок.

– Я вот что думаю, – забасил Худородов, посмотрев на Марианну. Девушка старательно делала вид, что не замечает его взгляда. – Может, мы здесь еще один концерт закатим? Такой успех! – гордо вскинул он голову. – Давно меня так не встречали. Представляю, что будет в Париже или в Берлине… – мечтательно воздел он глаза кверху.

– Ну да, конечно, ты там, Федор Иванович, частый гость, – хмыкнул язвительно Епифанцев.

– Ну-у, не то чтобы часто… Но случалось.

– А останавливаться нам здесь никак нельзя. Ближайшим пароходом едем дальше. Все-таки ты Федор Иванович Шаляпин, а не какая-нибудь посредственность.

– Но ведь аншлаг, – мягко возразил Худородов. – Приятно-с глазу, хотелось бы повторить. Все-таки я артист! Вы, наверное, забываете, но мне приходилось выступать на одной сцене с Шаляпиным.

– Тебя, Федор Иванович, в любом городе так принимать будут. Ты, чай, артист мирового уровня.

Посчитав деньги, Феоктист Евграфович объявил:

– Здесь пятнадцать тысяч, господа. Мне, стало быть, как организатору концерта полагается шесть тысяч; ну, а вам по три.

– Это грабеж! – загудел Аристарх Худородов, да так, что в комнате задребезжали стекла. – У меня – артиста больших и малых театров, певца, которого носит на руках вся Европа, – какой-то прощелыга-антрепренер забирает половину причитающегося гонорара!

Смиренно выслушав возмущение, Епифанцев сложил деньги в карман.

– Вот что я скажу, Федор Иванович: если тебя не устраивает моя компания, так можешь самостоятельно концерты организовывать. А уж я как-нибудь и без Шаляпина проживу.

– Хорошо, согласен, – вздохнул Аристарх.

– Вот и славно!

– И все-таки вы, Феоктист Евграфович, мошенник, – погрозил пальцем Худородов. – Могли бы уважить великого артиста, хотя бы треть предложить.

Взяв со стола деньги, Аристарх Ксенофонтович принялся рассовывать их по карманам.

– Я отдаю ровно столько, на сколько мы договорились. Раньше нужно было упрямиться.

– Господа, вы же интеллигентные люди, полноте вам ссориться, – запротестовал со своего места пианист. – Три тысячи рубликов за одно выступление тоже очень хорошие деньги.

Марианна не принимала участия в споре, лишь с немым укором посматривала на разгорячившихся мужчин.

– А только я вам вот что скажу, в Казани на полторы тысячи рублей было больше, – заметил Феоктист Евграфович, – хотя народу пришло поменьше.

– Это что же тогда получается? Надули?! – возмущенно воскликнул Худородов.

– Не торопитесь, батенька, с выводами… А кто сказал, чтобы студентов и гимназистов бесплатно пропускали? – едко прищурился Феоктист Евграфович.

– Было дело, – сконфуженно протянул Худородов.

– Нужно было бы с них взять хотя бы по гривенничку, и то польза была бы! А так бестолковость одна вышла. Но вы человек широкой души, артист! Денег у вас много, в соболиных шубах расхаживаете, можете себе такое позволить; а вот только что тогда вашим слугам делать?

Аристарх Худородов лишь сконфуженно вздохнул.

– И все-таки денег могло быть и поболее. Такой успех!

Феоктист Евграфович лишь отмахнулся:

– Будет с вас! Скажите спасибо непросвещенной публике, что тухлыми яйцами вас не закидали.

– А это-то за что? – обиженно прогудел артист, высоко вскинув брови (получилось совсем по-шаляпински). – Сложись иначе, так, может, я сейчас на императорской сцене блистал бы! Федор Шаляпин в Панаевском театре вторым номером был… после меня.

– А вы не кипятитесь, Аристарх Ксенофонтович, есть за что, – сурово продолжал антрепренер. – Я хоть и не шибко силен в музыке, но кое-что в ней понимаю. Вот давеча, когда вы затянули «На земле весь род людской», дважды в ноты не попали. Следовало бы прислушаться, а то тянете голосищем, как паровоз!

– Звука много, а толку никакого, – хихикнув, поддержал пианист, отставляя карты в стороны.

– Вы, господа, все обидеть меня хотите, – протянул недовольно Худородов и торжественно, как и подобает великому артисту, произнес: – Когда я взошел на сцену, так зал четверть часа мне рукоплескал стоя, пока я его не успокоил. А вы говорите – труба!

– Федор Иванович, – укоризненно покачал головой антрепренер. – Вам бы поболее за роялью надо стоять, новые партии разучивать, а вы все по кабакам шастаете.

– Позвольте! – вскричал трубным голосом Аристарх Худородов. – Это наговор!

– Наговор, говорите? – прищурился въедливый Епифанцев. – А кто вчерась тискал в кладовой мадемуазель Кити?

На лице артиста отобразилась блудливая улыбка.

– Ну-у, Феоктист Евграфович, тут совсем другое, она мне помогала чистить фрак, – украдкой глянул он на Марианну. – Одному-то мне не с руки.

– Полноте вам, – отмахнулся Епифанцев. – А позавчерась, когда мы остановились на постоялом дворе у купца Селедкина, что было?

– А чего там было? – удивленно вытаращил глаза Федор Иванович.

– Как купец-то по делам в город уехал, так вы с его женой в спаленке заперлись, так до самого вечера и не выходили.

– Тут другое, – лицо Шаляпина продолжало источать блаженство. – В горле у меня что-то запершило, а купчиха меня боярышниковым отваром отпаивала. Дюже как горлу помогает!

– Это еще ладно, полбеды, – отмахнулся назойливый Феоктист Евграфович. – А зачем во время представления градоначальника в лоб пальцем ткнули?