Читать книгу "Метатель ножей - Стивен Миллхаузер"

Женщина в черном провела и поставила Сьюзан Паркер у деревянной перегородки: спиной к дереву, плечи прямые. Мы видели, как женщина мягко, будто бы нежно провела рукой по коротким волосам девушки – волосы встопорщились и улеглись снова. Потом взяла Сьюзан Паркер за правую руку и отступила направо, так что рука вытянулась по перегородке. Ассистентка стояла, держа поднятую руку Сьюзан Паркер, пристально глядя ей в глаза, – точно успокаивала; и мы заметили, что рука Сьюзан Паркер очень бела между черным свитером и черным платьем на фоне черного дерева. Женщины смотрели друг на друга, а Хенш поднял нож и метнул. Мы услышали приглушенный стук лезвия, резкий вздох Сьюзан Паркер, увидели, как другая ее рука сжалась в кулак. Темная женщина быстро встала перед нею и вынула нож; повернувшись к нам, подняла руку Сьюзан Паркер и показала красную струйку на бледном предплечье. Потом из кармана черного платья достала маленькую жестяную коробочку. Из коробочки вынула ватный тампон, кусок марли и моток бандажа и поспешно забинтовала рану. «Ну, все, милая, – услышали мы, – ты была очень храброй». Мы смотрели, как Сьюзан Паркер идет по сцене, опустив глаза, держа забинтованную руку слегка на отлете, чтобы не касаться ею тела; и когда мы начали хлопать, потому что она все еще была там, потому что она прошла через это, мы увидели, как она вскинула взгляд, быстро и застенчиво улыбнулась, а потом опустила ресницы и сошла в зал.

Теперь поднялись руки, заскрипели сиденья, мы ужасно зашуршали и зашептались, ибо и другие желали быть избранными, желали получить метку мастера, и снова женщина в черном выступила вперед и заговорила:

– Спасибо, милая. Ты была очень храброй, и теперь на тебе метка мастера. Ты сохранишь ее до конца своих дней. Но это легкая метка, знаете ли, очень легкая. Мастер может пометить глубже, гораздо глубже. А для этого надо доказать, что ты достоин. Возможно, некоторые из вас уже достойны, но сейчас я прошу вас опустить руки, будьте любезны, потому что у меня есть тот, кто готов получить метку. И прошу вас всех сохранять тишину.

Из-за кулис справа вышел юноша лет пятнадцати или шестнадцати. Он был в черных брюках, черной рубашке и в очках без оправы, отражавших свет. Он шел легко, и мы отметили в нем какую-то долговязую и чуть неловкую красоту – красоту, подумали мы, водяной птицы, цапли.

Женщина подвела его к деревянной перегородке и жестом показала, что следует встать спиной к дереву. Прошла к столу в глубине сцены, что-то взяла и отнесла к перегородке. Подняв левую руку мальчика и вытянув ее по дереву на уровне плеча, женщина подняла это что-то к его запястью и начала прикреплять к дереву. Оказалось, это скоба. Потом женщина расправила ему руку: ладонью к нам, пальцы вытянуты. Отступив, задумчиво глянула. Подошла с другой стороны и нежно взяла мальчика за руку.

Огни на сцене потускнели, потом красный прожектор осветил Хенша и шкатулку с ножами.

Другой прожектор, лунно-белый, высветил вытянутую руку мальчика. С другой его бок оставался в тени.

Представление словно дразнило нас обещанием опасности, тревожного поворота, недопустимого и даже невообразимого, однако мы напоминали себе, что до сих пор мастер всего лишь слегка царапал кожу, что это, в конце концов, публичный номер, и он с ним прекрасно разъезжает повсюду, что мальчик, похоже, спокоен; нам не нравился преувеличенный световой эффект, вся эта грубая мелодрама, но мы втайне восхищались тем мастерством, с каким представление играло на наших страхах. Чего именно мы боялись, мы не знали, не могли сказать.

Но вот – метатель ножей, умытый кровавым светом, вот – бледная жертва, прикованная к стене; во тьме – таинственная женщина; и ослепительный свет, тишина, сам ритм всего вечера обещают, что мы сейчас вступим во мрак сновидений.

И Хенш взял нож и метнул; некоторые услышали резкий вздох мальчика, другие – тонкий вскрик. В белизне света мы увидели нож в центре его окровавленной ладони. Кто-то рассказывал, что в тот момент, когда вонзился нож, потрясенное лицо мальчика вспыхнуло напряженным, почти болезненным восторгом. Белый прожектор внезапно осветил женщину в черном, она подняла свободную руку мальчика, словно провозглашая триумф; затем торопливо выдернула лезвие, кусками марли обернула мальчику ладонь, вытерла его взмокшее от пота лицо салфеткой и увела со сцены, одной рукой крепко обняв за талию. Никто не издал ни звука. Мы смотрели на Хенша, а тот взглядом следил за ассистенткой.

Вернувшись одна, она выступила вперед и обратилась к нам, а огни рампы загорелись вновь.

– Ты храбрый мальчик, Томас. Ты не скоро забудешь этот день. А теперь я должна сказать, что сегодня вечером у нас остается время только на один номер. Я знаю, многие из вас хотели бы получить метку на ладонь, как Томас. Но теперь я спрашиваю о другом. Есть ли среди присутствующих кто-нибудь, кто хочет… – Тут она остановилась – но не колеблясь, а словно для того, чтобы подчеркнуть. -…принести полную жертву? Это окончательная метка, метка, которую можно получить лишь однажды. Пожалуйста, хорошо подумайте, прежде чем поднять руку.

Мы хотели, чтобы она продолжила, чтобы понятно объяснила, что подразумевает под этими загадочными словами, которые донеслись до нас так, будто она шепнула на ухо, в темноте; словами, что насмехались, даже ускользая от нас, – и мы напряженно, почти страстно оглядывались, словно одно это доказывало нашу бдительность. Ни одной руки мы не увидели; может, в самой сердцевине нашего облегчения и таился намек на разочарование, но тем не менее то было облегчение; пусть все представление словно шло к какому-то сокрушительному моменту, которого так и не случится, однако наш метатель ножей нас все-таки развлек, разве нет? Нас завели далеко, и мы готовы ему аплодировать, даже сомневаясь в его жестоком искусстве.

– Если никто не желает, – сказала женщина, пристально вглядываясь в нас, точно пытаясь различить, о чем это мы про себя думаем, а мы, точно избегая ее глаз, вертели головами. – О… да?

Мы тоже ее разглядели, эту наполовину поднятую руку, – она, наверное, все время была поднята, невидимая за креслами в сумраке, – и увидели, как незнакомка поднялась и стала медленно пробираться мимо поджатых коленей, подобранных пиджаков и привставших силуэтов.

Мы глядели, как она поднимается по ступенькам на сцену – высокая угрюмая девушка в джинсах и темной блузке, сутулая, с длинными гладкими волосами.

– А как тебя зовут? – спросила тихо женщина в черном; ответа мы не услышали. – Хорошо, Лаура. И ты готова получить последнюю метку? В таком случае, ты, должно быть, очень храбрая.

– И повернувшись к нам, женщина добавила: – Я прошу вас – пожалуйста – сохранять абсолютную тишину.

Она отвела девушку к черной деревянной перегородке и просто поставила ее там: подбородок вверх, руки неловко висят по бокам. Темная женщина отступила, словно оценивая свою работу, а затем ушла в глубину сцены. Тут некоторым из нас явилась неясная мысль – окликнуть, потребовать объяснений, но мы не знали, против чего станем протестовать, и к тому же нас остановил страх сбить Хеншу удар, или даже причинить вред: мы увидели, что он уже выбрал нож.