Читать книгу "Взгляд с наветренной стороны - Иэн Бэнкс"

Тихо, чтобы не потревожить тишины.

Наконец, на плавном изгибе канала появилось несколько огней большой баржи и одновременно намек на какую-то музыку. Мягкую, нетребовательную, но все же несомненно музыку – предчувствие музыки, как порой это называлось. Не сам концерт, но лишь только звук настраиваемых инструментов.

Концерт. Кэйб удивился, зачем его пригласили. Посольский дрон И. X. Терсоно в послании, врученном сегодня в полдень, требовал его присутствия. Послание было написано чернилами на плотной бумаге и вручено маленьким дроном, вернее, летающим серебряным подносиком, да. Обычно Кэйб и так всегда являлся на концерты Терсоно, происходившие каждый восьмой день. Особое приглашение нечто означало. Хотели ли ему дать понять, что, приходя раньше на концерты один и не приглашенным, он был слишком самонадеян?

Но это странно – теоретически концерты были открыты для всех. Неужели только теоретически? Культурные привычки дронов, особенно таких старых, как И. X. Терсоно, не переставали удивлять Кэйба. Никаких правил и писаных законов, но… слишком много нюансов, ритуалов, способов выражения вежливости. И моды. Она проявлялась в стольких деталях, от тривиальных до самых важных.

Тривиальные: это последнее письмо было вручено на серебряном подносе. Означало ли это, что теперь все получают такие «подвижные» сообщения ежедневно вместо того, чтобы делать это обычным путем, через знакомых дронов, компьютеры или имплантанты? Что за странная и утомительная идея! И все же – это непременно станет ретроспективной модой на сезон, а то и больше.

Да, они живут и умирают по капризу! Некоторые из известных людей заявляли, что жить будут однажды, а умирать вечно, и миллиарды последовали такому примеру. Потом пошло другое поветрие – полностью обновлять или даже заново выращивать тела. Или превращаться в андроидов, если не во что-нибудь похлеще. Или… впрочем, достаточно, воистину фантазиям нет предела. Нет сомнения лишь в том, что и эту штучку с подносом переймут миллиарды, это станет модным.

Неужели именно так и должно вести себя зрелое общество? Смерть как выбор стиля жизни? Кэйб знал, как ответили на этот вопрос люди его собственной страны – сумасшествие, детские сады, неуважение к личности и к жизни вообще, ересь. Сам он, впрочем, отнюдь не был в этом уверен, что говорило и о том, что он уже слишком много времени провел здесь, и о том, что он просто-напросто выказывает к культуре, которая помогла ему занять здесь столь важное место, недопустимую симпатию.

Таким образом, размышляя о тишине, церемониях, моде и своем собственном месте в этом обществе, Кэйб, наконец, добрался до затейливо украшенного входа в старинную церемониальную баржу «Уединение», экстравагантное помещение резного дерева. Снег был притоптан множеством ног, бесчисленные тропинки вели к близлежащим домам. Кэйб по-прежнему радовался снегу, но ведь он не жил в этом горном городе, а его собственного дома в этой стране никогда не касались ни снег, ни лед. Словом, снег был ему в новинку. И перед тем как подняться на борт, хомомдан посмотрел на ночное небо, чтобы увидеть прямо над головой большой клин снежно-белых больших птиц, пролетавших над мачтами, держа путь в глубь страны, подальше от Соленого моря. Когда они скрылись за домами, он почистил пальто, стряхнул снег со шляпы и вошел.

– Похоже на каникулы.

– На каникулы?

– Да, на каникулы. Раньше это слово означало нечто совершенно противоположное нынешнему своему значению. Почти абсолютно противоположное.

– Что вы имеете в виду?

– Послушайте, это вообще съедобно?

– Что?

– А вот это.

– Не знаю, попробуйте и поймете.

– Но оно все еще шевелится.

– Шевелится? То есть двигается по своей воле?

– Думаю, да.

– Но, послушайте, это же вещь, полученная от настоящего хищника, типа нашего друга Циллера, и естественно было бы сказать «да», но…

– Так что насчет каникул?

– Циллер был…

– Он утверждал нечто о противоположном значении этого слова. Когда-то каникулы означали время, когда ты куда-то уезжал.

– Неужели?

– Да, я когда-то слышал об этом. Древние времена, век лишений. Люди были вынуждены работать беспрерывно, создавая богатства для себя и общества, а потому не могли роскошествовать со временем. Короче, они работали половину дня большую часть года, и потом им за это давали определенное время, которое можно было потратить на себя, используя некий обменный эквивалент…

– Деньги, у них был такой технический термин.

– Вот именно. И тогда на это время они уезжали.

– Простите, вы съедобны?

– Вы, что, действительно пытаетесь разговаривать с нищей?

– Не знаю. То есть не знаю, пища ли это?

– Но в самых примитивных обществах не было и того: свободными оставались всего лишь несколько дней в году!

– Но я полагаю, что примитивные общества могли быть вполне…

– Он имеет в виду примитивизм в индустриальном смысле. Не обращайте внимания. И не прекратите ли вы тыкать в это? Испортите!

– Но вы-то сами можете это есть?

– Вы можете съесть все, что угодно, если только сумеете донести это до рта и проглотить.

– Вы прекрасно понимаете, о чем я.

– Так спрашивайте, идиот!

– Именно это я и делаю.

– Нет, не это! Гриф, что вы делаете? Перестаньте сейчас же! Где ваш майндер[1], где комп, наконец?

– Но я вовсе не хотел…

– Вижу. Так что? Они уезжали все разом?

– Как это возможно? Все бы остановилось, если бы все они так уехали.

– М-да, разумеется.

– Но иногда бывало, что инфраструктурой занимались подсобные команды. Словом, они все-таки уезжали и ездили с места на место время от времени.

– А!

– А ведь теперь каникулы – это время, когда мы остаемся дома, ведь иначе у нас не было бы возможности вот так собираться вместе, и ты никогда не узнал бы, кто твой сосед.

– На самом деле, я и сейчас точно в этом не уверен.

– Это потому что вы столь легкомысленны.

– Ах, если бы были только одни длинные каникулы!

– В старом смысле, конечно?

– В гедонистическом.[2]

– Шило у вас в заднице.