Читать книгу "Белое, черное, алое… - Елена Топильская"

— Можно узнать почему?

— Она с кисточкой.

— Гоша! При чем тут кисточка?!

— Я уже слишком взрослый, чтобы носить шапки с кисточкой, — с достоинством объяснил он.

— Гошенька! Даже совсем взрослые мужчины носят шапки с кисточкой, — судорожно воззвала я к детскому разуму.

— Мама, и не проси! — Гоша стал нахлобучивать бейсболку, причем козырьком назад, что выводит меня из себя.

— Ну давай я отрежу эту кисточку.

— Нечего портить вещи, — урезонил меня этот Микки-Маус с козырьком на затылке и, взвалив на себя ранец, как улитка домик, решительно направился к двери. Слава Богу, хоть уши из набора остались дома…

Доставив ребенка в школу, я вошла в здание прокуратуры и стала медленно подниматься по лестнице, думая по пути, что надо найти видеозапись выезда с Пруткиным на место убийства. Услышав, что внизу хлопнула входная дверь, я посмотрела туда через перила: в прокуратуру вошел мужчина, чем-то неуловимо мне знакомый.

Вглядевшись в намечающуюся лысинку, которая явно заметна только сверху, в аккуратные складки брюк и начищенные ботинки, я поняла, что эта неторопливая, проникнутая чувством собственного достоинства походка может принадлежать только одному человеку — Ленечке Кораблеву.

Я подождала, пока он поравняется со мной, и, улыбаясь, протянула ему руку:

— Сколько лет, сколько зим!

— Здравствуйте! — вальяжно ответил Кораблев. — Вы теперь тут работаете?

Я удивилась:

— Леня, а мы что — на «вы»?

— Мария Сергеевна, — развел он руками, — вы старший следователь прокуратуры, а я всего лишь оперуполномоченный Регионального управления по борьбе с организованной преступностью и, похоже, буду трудиться в вашем подчинении, поэтому могу называть вас только на «вы» и с отчеством.

— Даже если мы выпьем на брудершафт?

— Тем более…

Я перестала удивляться. Да, давненько я не общалась с Кораблевым, потому и забыла про его странности.

— А мне как прикажешь к тебе обращаться, тоже на «вы» и по отчеству?

— Ну что вы, Мария Сергеевна, вы можете называть меня как угодно.

Да, любит Леня с серьезным видом говорить всякие глупости.

— Так ты по убийству Чванова, что ли, будешь со мной работать?

— Да, начальство распорядилось. — Он искоса на меня глянул. — Да чего там, собственно, работать-то? Дельце не очень перспективное, в общем, гниловатое, одним словом — безнадежное…

— Ну а ты-то зачем в таком случае?

— Ну как же: оно по статистике прошло как раскрытое, а теперь зависнет «глухарем», поскольку следствие было проведено некачественно, не были своевременно выполнены важные мероприятия по закреплению признания в убийстве…

— Леня, ты что, на методсоветах в горпрокуратуре верхушек нахватался?

Добавь еще: «Такое отношение к делу терпимо быть не может»…

— Конечно, терпимо быть не может. Вы же знаете, я законник. От буквы закона ни на шаг.

При этих словах я рассмеялась, сил не было смотреть на важно надутые щеки Кораблева. Я припомнила, что, когда он работал в районном уголовном розыске, мы с ним серьезно поцапались из-за его патологического безделья; вернее, это я тогда раскалилась докрасна, а он был невозмутим и вежлив, как обычно. Я трясла перед его носом кипой невыполненных поручений, а он добил меня тем, что примирительно сказал: «Я почему ничего не делал? Боялся напортить. А ведь если по делу не работать, то и не испортишь ничего!»

— Думаешь, Пруткина в суд уже не запихать? А вам-то что до районного «глухаря»? РУОП же за раскрываемость к стенке не ставят?

— Во-первых, мы теперь называемся РУБОП…

— Да-да, я и забыла, что у вас теперь какое-то неприличное название.

Раньше вы были просто Управлением по организованной преступности, а теперь наконец начали с ней бороться.

— А во-вторых, мы оперативно-поисковое дело неосторожно к себе забрали, а оно почему-то встало на контроль в Москве. Так что моя задача — убедить вас запихать дело на Пруткина в суд, получить копию обвинительного заключения и списать этот геморрой к чертовой бабушке.

— При чем тут геморрой-то?

— Ну, морока одна.

— Прелестно, а может, покопаемся? Ну его, Пруткина, на фиг, может, реальных убийц поищем?

— Да, Мария Сергеевна, вы все такая же: наживаете геморрой на том, на чем можно наживать деньги…

Кораблев обаятельно улыбнулся. Это не значит, что он предлагает мне брать взятки. Это он так метафорически обрисовывает мою жизненную несостоятельность и нездоровый авантюризм. Ленькины афоризмы можно высекать золотом на мраморе.

Ведя такую светскую беседу, мы поднялись на наш четвертый этаж.

— Проходи, — сказала я, открыв свой кабинет. — Чай, кофе, кисель, коньяк?

— Ха! Кофейку, — ответил он, снимая куртку.

Да, глядя на Леню и вспоминая, каким он был, когда мы познакомились, я подумала, что и я уже не та, что была двенадцать лет назад. В глазах Кораблева я как в зеркале увидела отражение своих мыслей.

— Помните, Мария Сергеевна, как мы познакомились?

— Конечно, помню, Леонид Викторович! Мы с тобой познакомились на обыске…

— Не правда ваша: мы с вами познакомились на осмотре места убийства.

— Ну, убийства; да, точно, Леня, — на трупе в квартире. Помнишь, еще кто-то телевизор включил, чтобы не скучно было, и показывали «Петровку, 38»…

Зазвонил телефон. Это из соседнего кабинета интересовался мой друг и коллега Горчаков, случайно я чашками звякнула или собираюсь пить чай. Через минуту он уже просунул в дверь свою лохматую голову.

— Вы знакомы, Леша? — спросила я. — Это Кораблев из РУОПа.

— Встречались. — Леонид привстал, и они обменялись рукопожатием. — Вот вспоминаем с Марией Сергеевной, как мы познакомились, — пояснил Кораблев. — Была она тогда юной ромашкой, романтической и доверчивой, а сейчас смотрю на нее и думаю: взрослая женщина, опытный следователь, с некоторым налетом цинизма…

При этих словах Лешка громко заржал:

— С некоторым налетом! Да у нее теперь цинизма — ведром хлебай!

— А в душе я все та же юная ромашка, — укоризненно сказала я Горчакову.

— Паучиха ты страшная, а не ромашка, — по-доброму отозвался Горчаков, успев налить себе чаю и в мгновение ока проглотив бутерброд, принесенный паучихой на обед.

— Да и Кораблев был тогда стройным юношей с богатой шевелюрой, — я показала Кораблеву язык. — Помнишь, как я тебя послала в бар «Колокольчик»?