Читать книгу "Этна - Мастер Чэнь"

Или не начну? Чего я на самом деле хочу? И почему бы не сделать раз в жизни именно то, чего я хочу…

И я достаю телефон и звоню дону Мигелю: а как насчет того, чтобы выйти к вам на работу завтра?

Ответом мне был тихий смех и слова: «Вы умеете быстро и хорошо думать».

* * *

И мог ли я представить, что уже зимой, через несколько месяцев, в гостиной дома дона Мигеля произойдет удивительная сцена.

— Вот тот человек, который умеет делать со словами что-то странное, мысленно переводя их в основном с португальского, — сказал дон Мигель, обращаясь к своему гостю.

Насчет португальского — все правда. К тому моменту я, на испанской земле, почти перестав общаться на русском, окончательно обнаглел по части английского, которого раньше боялся. Ну, а испанский после португальского, который я действительно знаю, — тоже, в общем, не такая проблема. Проблема — это когда все языки начинают перемешиваться.

— А это, — обратился ко мне дон Мигель, характерно опуская углы рта, — мой старый и добрый друг. Пьетро. Собственно, граф Пьетро.

— Из «Пьетро дель Куоре»? — обрадовался я.

Увидеть здесь, у дона Мигеля, хозяина одного из самых знаменитых винных домов Италии было никоим образом не удивительно. Я за эти месяцы кого только тут не видел, оставалось дождаться, когда же заедет король этой замечательной страны (они с хозяином дружат). И дон Мигель с радостью меня со всеми знакомил и читал потом в моих колонках то одну, то другую фразу из последовавших бесед. Ему это нравилось.

А тут… Передо мной сидел человек совсем не молодой, но бесспорно сильный во всех смыслах: слово «бочонок» тут не совсем подходит, потому что плечи у него куда шире, чем талия. А еще я наблюдал со вкусом исполненный этюд в черно-белых аскетических тонах. Светлая кожа, абсолютно черные зачесанные назад волнистые волосы с двумя длинными белыми прядями на висках. И брови — четкие, роскошные, выразительные брови над черными глазами и горбатым носом. И ослепительно белая рубашка подчеркнутой простоты.

— Граф Пьетро хочет сделать вам предложение, — как бы между прочим заметил дон Мигель.

Что ж, пусть делает. Наверное, ему надо, чтобы я что-то написал.

Тут я заметил не только то, что в гостиной довольно холодно — в конце концов, то был январь или февраль, — а неуютно, дон Мигель смотрит на меня как-то странно, а граф все время молчит…

Предложение же его состояло в том, чтобы я переселился к нему на «Пьетро дель Куоре» уже этой весной.

— Но я работаю на вас, — повернул я замерзшее лицо к великому человеку по имени Торо.

И вдруг понял, что происходит. Я не футболист, но меня попросту продают. Что за сделка и сколько за меня дали, деньги это или не совсем — не скажут. А если не дали ничего? Обидно, да?

А вдруг это проверка лояльности?

— Тут такая история, — укоризненно покивал дон Мигель. — Вы ведь слышали о вулканическом вине? Пьетро… ну, я зову его по имени — Джорджио, задумал одну замечательную штуку. Джорджио — он такой, как я. Он десять лет ходил кругами вокруг двух очень интересных участков земли на склоне Этны. Они прямо над его хозяйством. И еще десять лет, наверное, готовил полученный наконец виноградник. Уникальный терруар. И сорт, который так хорошо растет на вулканических почвах. Чисто местный. Не-рел-ло мас-ка-лезе… Слышишь, Джорджио, я это выучил. Вино будет готово через год с лишним. Весной восьмого года. И тогда придется начинать всякую интересную работу, письменную и прочую. М-да?

Оба следили за моим лицом, и я знал, что от этих людей не скроешься — ну, не закрывать же его руками. Они всё видели.

Вулканическое вино. Сицилийское бароло — так они его называли? Да ведь это уже сейчас легенда.

Черные глаза графа весело блестели.

Я повернулся к дону Мигелю, выпрямился и застыл в молчании.

— Ну, я отвечу, — сказал он, наконец. — Нет, Серхио, я вас не прогоняю. Я о вас сейчас даже лучшего мнения, чем полгода назад. И да, ваша работа у меня гарантирована по крайней мере до следующего Рождества. И, видимо, дальше. Ваша поездка в мои владения в Чили — если останетесь, то будет, и не одна. То, что мне очень нравится, что вы, сидя тут у меня, стали довольно-таки заметной фигурой европейского масштаба — так оно и будет нравиться. А про наш с вами португальский проект и говорить нечего, вы там будете как рыба в воде. То есть я вами очень даже доволен. Но представьте, к вам подобрался бы этот сицилиец и сделал предложение, от которого нельзя отказаться, за моей спиной. И вы бы… Да?

Да нет же, я бы отказался. Но — хотя бы присутствовать при рождении уникального вина… Просто съездить туда и оказаться первым из внешнего мира…

— Ну, и все условия вашего контракта там будут ровно те же, что и здесь. То есть в свободное время, не в дни урожая, вы можете ездить куда хотите, писать, что вам взбредет в голову. И с тем же обязательством, что у меня: ни слова о том хозяйстве, где вы работаете, и его винах. Ни хорошего слова, ни плохого. По очевидным причинам. Кстати, если вы спросите меня, в чем мой выигрыш от этой истории, то я скажу: мне было веселее, когда вы все-таки писали о моих винах то, что думали. Вы делаете со словами…

Он щелкнул пальцами.

А граф всё молчал, голос его я услышал позже, когда мы пошли вдоль лишенной листьев лозы вниз с холма, говоря ни о чем. Но я знал, что он видел мое лицо, когда речь шла о вине с Этны. Оно всё сказало.

И я перестал размышлять о том, до чего я дожил — продали, как скотину.

В конце апреля я приехал на Сицилию.

И увидел — из окна автомобиля — внизу слева, между гор, чашу из нежно-зеленых холмов, клонящихся туда и сюда, и каждый будто причесан гребенкой. Лоза, как будто я ниоткуда не улетал. Она сейчас как раз цветет: цветущая лоза — это красиво, это зелененькие пушистики с бордовыми точками. Потом на месте точек надуваются плотные шарики, это уже будет виноград. А осенние виноградники — по цвету они вроде черепичных крыш или поляны, сплошь заросшей подосиновиками. И я это буду снова видеть. Каждый день.

Далее, как-то неожиданно, возникла стоящая на холме та самая не совсем крепость, а как бы целый квартал под старой черепицей, в фасаде которого прорезана арка, туннель с четырехметровыми дубовыми воротами.

— Ла кантина, — сказал мне водитель с гордостью.

Внутри этого квартала — двор со старым деревом, стены увиты диким виноградом и вьюнком с невозможно синими цветами. Я постоял там, и меня повели обратно в ворота.

— Ваш дом, — указали мне на первую из ряда старых каменных двухэтажных хижин, лепящихся снаружи северной стены. — А вот это… Наша гордость. Да, наверху.

Я поднял голову. Обширное сооружение, все-таки похожее на крепость, стоит на холме над зеленой долиной-чашей, сзади у него — горный склон, мягко уходящий вверх.

А еще выше висит странное, снежных оттенков одинокое облако среди чистого вечернего неба.