Читать книгу "Черный вечер - Лоренсо Сильва"

— Сара! — позвал я. — Мэг! — Вне себя от гнева поднимаюсь на тихую кухню. — Сара!

Она вычистит подвал и в наказание не получит сладкого целую неделю.

Из кухни я прошел в гостиную: обитый выцветшим велюром диван, мои картины, которые мама повесила на стену. В коллеже я писал яркими сочными красками, а последние работы почти монохромные, коричневые, похожие на старые фотографии. Скорее наверх, в спальню. Мокрые ноги путаются в длинном ворсе ковра.

Второй этаж, спальня Сары справа. В комнате темно, и я включаю свет. Дочки в постели нет, да она, похоже, и не ложилась. В раскрытое окно летят дождевые капли... Насмерть перепугавшись, бросаюсь в нашу комнату. Та же гулкая пустота. Где же они? Неужели в маминой спальне?

Нет. В приоткрытую дверь видно, что на узкой кровати лежит только мама.

— Мама, а где Мэг и... — Договорить я не в силах. Почему мама легла в грязных туфлях? Кровь на платье, лице, волосах... Рот, да это и не рот уже, а сплошное багровое месиво... — Боже мой, мама! — срывается с моих губ. Я начинаю трясти ее, пытаясь разбудить. А она не спит: невидящие глаза устремлены к потолку, каждый вздох похож на полустон-полувсхлип.

— Мама, что случилось? Кто это сделал? Где Мэг и Сара?

Она меня не слышит. Невидящие глаза устремлены к потолку.

— Ради бога, мама, посмотри на меня! Скажи хоть слово... Что случилось?

Бесполезно. В глазах пустота, и между вздохами она лежит неподвижно, как статуя.

* * *

Нет, то, что я думаю, — неправда! Не может быть! Нужно найти Мэг и Сару! Они, наверное, в том же состоянии, как и мама. Или даже хуже... Я должен их найти. Только где? И как оставить маму? Когда очнется, ей будет больно, одиноко и страшно.

В комнате никаких следов борьбы, значит, все случилось в другом месте, а мама как-то доползла до кровати. Полоска крови тянется по всему холлу к лестнице. Кто это сделал? Где этот негодяй? Кто поднял руку на седую, разбитую артритом женщину? Зачем она ему? Бедная мама, суставы, наверное, страшно болели, когда она пыталась сопротивляться.

И, возможно, нападавший до сих пор в доме, караулит меня...

Леденящий страх уступает место панике, и, не успев понять, что делаю, я хватаю трость, которую мама всегда держит у кровати, распахиваю дверцы древнего шкафа и молочу по выцветшим, пропахшим нафталином платьям.

Никого. Может, под кроватью? Ни души. За дверью? Тоже никого.

Одну за другой проверяю все комнаты. В шкафах, под кроватями, за дверью... Я бил палкой с такой силой, что наверняка проломил бы незваному гостю череп. Никого.

— Мэг! Сара!

В ответ ни звука. Почему я не слышу даже собственное эхо?

Чердака здесь нет, лишь небольшой лаз над карнизом, но его давно забили досками. Нет, сюда никто не залезал.

Скорее вниз! На лестнице бурые пятна — это спасалась от страшного гостя мама. С порожденной отчаянием тщательностью обыскиваю первый этаж: большой шкаф, между креслами и диваном, за шторами.

Никого.

Я запру входную дверь! Если этот зверь затаился на улице, пусть там и остается. Ставни тоже лучше закрыть... Надо же, ливень так и не перестал.

— Мэг! Сара!

Нужно вызвать полицию, а маме нужен доктор. Судорожно поднимаю трубку старого телефона. Неужели кабель перерезали? Нет, слава богу, есть гудок. Слава богу! Первый звонок в полицию.

* * *

Они обещали приехать и привезти доктора. «Не двигайтесь и ничего не трогайте!» — велели они. Разве я могу бездействовать? А как же Сара и Мэг?

Нужно их найти. Наверняка не в залитом молоком подвале: там ведь пусто и негде прятать тела. Не далее как в прошлую субботу мы вынесли весь хлам, оставив лишь старые игрушки.

А под лестницей? Забыл посмотреть под лестницей! Вихрем спускаюсь в подвал, старясь не глядеть на текущие по полу молочные реки. Ничего, только паутина... Кажется, пауки работают с бешеной скоростью, ведь в субботу мы все тут убрали. В полном отчаянии поднимаю глаза на ручку боковой двери. Она шевелится, или мне только кажется? А что, если в дом прорывается эта нелюдь? Быстрее молнии взлетаю по лестнице и запираю боковую дверь и ту, что ведет в хлев.

А вдруг Мэг и Сара в хлеву? Надо заставить себя подняться и открыть дверь... Он ведь тоже там! Не на улице под проливным дождем, а за толстыми стенами хлева.

И при чем тут молоко? Или его разлила Сара? Нет, слишком свежее, значит, это все-таки он... Зачем? Кто он: бродяга или уголовник, из тюрьмы сбежал? Или из психиатрической лечебницы? Нет, ближайшее заведение за много миль отсюда, значит, он из города или с одной из местных ферм.

Все ясно, я задаю себе эти вопросы, чтобы не идти в хлев. Нет, мне нужно, я обязан. Взяв маленький фонарик, быстро отпираю дверь. Покосившиеся стойла, маслобойки, мешалки, сепараторы — пыльные и грязные. Везде плесень, гнилое сено, ветер, дующий сквозь щели в стене.

Услышав жуткий скрип, чуть не роняю фонарик. Что это было? Неужели на сквозняке скрипят рассохшиеся стойла? Когда-то давно в хлеву было сухо и тепло, наши коровы терпеливо ждали, когда папа их подоит. В те годы двери, соединяющей хлев с домом, еще не было: папа не хотел, чтобы маме мешал неприятный запах.

Освещая мрачные стены, невольно вспоминаю, как однажды, в конце ноября, пошел снег, такой сильный, что намело сугробы высотой в человеческий рост. Метель бушевала всю ночь, а папа утром ушел в хлев подоить корову. Он не вернулся ни к обеду, ни к ужину. Ветром оборвало линии электропередачи, так что помощи было ждать неоткуда. Лишь на следующее утро, ясное и безоблачное, мы с мамой отважились выйти из дома. Из хлева доносилось громкое мычание коров, которых не доили уже два дня. Папу мы нашли на соседнем поле: среди беснующейся метели он потерял дорогу и замерз насмерть.

Из-за обморожений с папиного лица сошла кожа, так что даже во время торжественного прощания гроб оставался закрытым. В начале декабря наступила оттепель, и снег перед домом превратился в грязь, но насмерть перепуганная мама наняла мастеров, которые прорубили дверь в хлев прямо из дома. Папе следовало привязать к поясу веревку, тогда бы он не заблудился и смог вернуться в дом. Впрочем, он об этом и сам наверняка знал... Просто папа всегда торопился, не успевал подумать о себе. Мне тогда было десять лет.

Дрожащей рукой освещаю одно стойло за другим. При мысли о том, что могу здесь найти, хочется лечь, заткнуть уши, чтобы не слышать стука дождевых капель, и тихо умереть. Папочка, тебе все видно с небес, помоги найти Мэг и Сару! Я любил помогать отцу: вдыхать запах свежего сена и зерна, смотреть, как в кружку бьют тугие струи молока. Нужно думать о хорошем, иначе с ума сойду. Господи, пожалуйста, пусть я найду их живыми!

Что мог с ними сделать этот зверь? Если изнасиловал Сару, то бедная девочка умрет от кровопотери. Конечно, ей же всего пять.