Читать книгу "Пока ты спал - Альберто Марини"

С семнадцатилетнего возраста единственным, что заставляло его проснуться и встать, была возможность в любой момент покончить с собой. Будущее сжималось до двадцати четырех часов и превращалось в постоянный поиск причин, по которым стоило начать очередной обратный отсчет. Он хорошо понимал, что, если его жизнь станет слишком печальна, слишком пуста, слишком скучна, просто «слишком», он оборвет ее. Больше не будет ни печали, ни пустоты, ничего не будет. И это зависит от него, от него одного.

Он простоял под горячей водой больше получаса. Кожа на пальцах, красная теперь уже от тепла, начала сморщиваться. Достаточно.

Киллиан спокойно оделся. Ничто не выдавало глубоких внутренних переживаний этого человека, со стороны вполне заурядного и апатичного.

Он надел белую рубашку и черные брюки со стрелками, черные кожаные туфли, черный пиджак с серыми пуговицами и клетчатую фуражку.

Киллиану было тридцать лет три месяца и шесть дней. И до сих пор ему удавалось пережить самого себя.

2

Надев опрятную униформу консьержа, он поднялся в холл, положил на стол в своей привратницкой будке ручку и черную записную книжку и приступил к работе.

Железная калитка обледенела со всех сторон, и пришлось потратить некоторое время, чтобы открыть ее. Он почистил от снега участок тротуара перед входом, чтобы никто из жильцов не поскользнулся. Он делал свою работу тщательно, никогда не полагаясь на случай.

Раздался грохот. Он лишь краем глаза успел увидеть, как что-то молниеносно пронеслось по воздуху и тяжело упало на тротуар в нескольких метрах от него. Это был леденящий кровь, сильный, глухой удар. Консьерж в испуге отшатнулся назад, чуть не выронив швабру. На тротуаре лицом вниз лежал человек, не подавая никаких признаков жизни. Удар был слишком сильным, чтобы оставить хотя бы малейший шанс на выживание. Вокруг тела темно-красной лужей растекалась кровь, смешиваясь со снегом. Киллиан подошел ближе. На самоубийце были такие же пижамные штаны и футболка, в каких он сам рано утром выходил на крышу. У ног валялся точно такой же рюкзак, из которого выпали мятая одежда и кроссовки.

Киллиан закрыл глаза, покрепче схватившись за швабру. Когда он открыл их вновь, тротуар был уже пуст. Не было ни следа тела или рюкзака, снег снова сиял невинной белизной. Очередная галлюцинация. Плод живого воображения Киллиана и одновременно осознания того, что со временем ему становилось все труднее получать удовлетворение, для этого требовались новые и новые впечатления.

Он понимал, что ему каждый раз труднее находить причины, чтобы остаться. Что его ночная игра в «русскую рулетку» на крыше становилась все более опасной. Что каждый раз он чуть дольше зависал над пустотой. Что пути назад скоро не будет. Скоро его матери придется ловить такси посреди ночи, чтобы опознать искореженное до неузнаваемости тело сына.

Было 6:25 утра. Началось движение, кто-то вызвал лифт; дом оживал после сна.

Киллиан пришел в себя после помрачения и поспешил вернуться в свою будку. Он сел за стол, разгладил рубашку и пиджак, поправил фуражку: он был готов к новому дню.

Жильцы всегда выходили в определенном порядке. Сначала офисные работники, энергичные, в неизменных черных деловых костюмах, с портфелями из коричневой кожи. Затем наступала очередь родителей, которые отводили детей в школу. Приходили домработницы-латиноамериканки, которые убирали разные квартиры. Еще через какое-то время дом покидали замужние женщины, которые нигде не работали, и пенсионеры. Первые, элегантно одетые и красиво накрашенные, не удостаивали консьержа своим вниманием, для них он был чем-то вроде мебели. Вторые, вечно в поисках собеседника, надоедали болтовней по любому поводу.

Но пока было только 7:30. Время родителей с отпрысками. Двери одного из лифтов открылись, выпустив мужчину с двумя детьми: мальчиком девяти лет и девочкой лет двенадцати, по имени Урсула. Их мама обычно выходила из дома на полчаса позже. Счастливая семья из квартиры 8Б.

Отец поздоровался с Киллианом движением головы, не останавливаясь, и поспешил к выходу; за ним, полусонный, тащился младший сын. Урсула, наоборот, была бодра и вертела головой, стреляя по сторонам яркими, живыми, всегда любопытными глазами. Она внимательно, с хитрой улыбкой, смотрела на Киллиана, поедая кусок шоколадного торта.

Убедившись, что отец не смотрит на нее, и все так же хулигански улыбаясь, она размазала остатки торта по мраморной стене. Потом показала Киллиану язык и пулей вылетела на улицу, вслед за своей семьей.

Киллиан не изменился в лице. Он подождал, пока эти трое исчезнут из вида, и спокойно, не выказывая никаких эмоций, открыл встроенный шкаф, достал ведро и тряпку, чтобы вытереть стену. Этот маленький детский акт вандализма никак не повлиял на его настроение — он относился к подобным происшествиям хладнокровно, будто это было что-то неизбежное, вроде снегопада.

— Ты принес?

Он удивленно обернулся. Урсула стояла перед будкой, протянув руку с раскрытой ладонью и устремив взгляд на улицу.

— Давай быстрее, — настойчиво сказала девочка.

Киллиан не пошевелился, пытаясь угадать, что она сделает дальше. Урсула нервничала, потому что в любую минуту мог появиться отец, но не теряла угрожающего напора.

— Не тяни время!

Консьерж достал из кармана бумажник и с тем же равнодушным видом вынул из него купюры. Девочка жадно выхватила деньги у него из рук ровно за секунду до того, как в дверях появился ее отец.

— Урсула! Ты идешь или нет?

Она быстро повернулась спиной, чтобы отец не увидел банкноты, сунула восемьдесят долларов в карман пальто и одновременно достала оттуда шарфик.

— Вот он, его Киллиан нашел! — сказала девочка, показывая шарф, и быстро взглянула на консьержа, ожидая, что тот подтвердит ее слова.

И ее ожидание оправдалось.

— Да, я его подобрал в лифте.

Отец укоризненно постучал пальцем по циферблату наручных часов: Урсула уже опаздывала в школу. Она пробормотала «Смотри у меня!» в сторону Киллиана и выбежала на улицу.

Отмыть мраморную стену от шоколада горячей водой не составило труда. Киллиан наводил порядок, а лифты продолжали сновать вверх и вниз. Настала очередь старенькой миссис Норман, которая являла собой печальный образец человеческого одиночества. Она эксцентрично одевалась, была крайне общительной и вызывала у окружающих противоречивые эмоции. Выходя из лифта, она толкала перед собой детскую коляску, в которой сидели две маленькие собачки. Третья, на поводке, с обиженным взглядом семенила рядом с коляской. Киллиан поднялся со своего места и подошел к стеклянной двери, выходившей на улицу. Миссис Норман вслух говорила со своими собачками; она делала это только в присутствии других людей, будто хвастаясь своей дружной «семьей».

— Пойдемте, девочки, не задерживайтесь!

— Доброе утро, миссис Норман.